Тринадцать подвигов Шишкина

– Каво попёрлась на ночь глядя! – пожала плечами Маруська и оглядела дочь. – Да… Курточка-то у тебя… – Помолчала немного, глядя, как дочь раздевается-разувается, потом с сомнением выговорила: – А я тебе обновку привезла. Тока вот… Вытащи-ка – там, в сумке…

Младшая Емельянова сноровисто зашуршала мамкиной хозяйственной сумкой, и на свет появилось демисезонное девичье пальто нежного сиреневого цвета. Расплываясь радостной улыбкой, Машка тут же вдела руки в рукава… Пальто оказалось малым. И рукава разве что локти прикрыли, и хлястик на спинке чуть ли не под лопатки уехал.

Машка еле высвободилась из обновки. По щекам покатились слёзы.

– Ну что ты, дочура! – засмеялась Маруська. – Брось! В город возвертаюсь – обменяю. Ишь, как ты вымахала! А мордочкой-то, мордочкой – краля записная! Утрись-ка! И ставь-ка, дочура, самовар. Почаёвничаем… Я тебе и шоколаду привезла!..

– Ну, как вы тут? – разомлев от горячего чаю, опять воспросила Маруська дочь. – Бабка-то наша всё зельи свои варит?

– Варит! – Наконец-то появилась на лице младшей Емельяновой слабая улыбка. Машка прикончила уже вторую объёмистую чашку чаю, нажевалась колбасы с хлебом и с удовольствием хрустела второй половинкой стограммовки «Алёнки», бережно разглаживая на столе обёртку от шоколадки. – К ней даже Анжелка сегодня прибегала – приворотного зелья для своей подруги в городе выспрашивала…

– Фельдшерица? Зелья?! – изумилась Маруська.

– Но…

– Для подруги в городе?

– Так сказала.

Маруська шумно задышала, выворачивая крылья носа чуть ли не наизнанку, с минуту помолчала.

– А этот ваш учитель из города? Обсвоился на селе-то?

– Ты про кого? – спросила Машка, наливая третью чашку, и потянула из пакета очередной пряник. – У нас же их к новому учебному году двое приехали. Александр Сергеевич и Сергей Александрович.

– Да? – вроде бы как удивилась Маруська. – А я уж и не помню…

– Как же ты вспомнишь! С сентября глаз не казала! Мы с баушкой тебя хотя бы на Новый год ждали… – с обидой сказала дочь.

– Не получилось, Машка… Круговерть городская – та ещё круговерть!.. Так и что учителя-то эти?

– Да ничего, – с недоумением ответила дочь. – Трудовик с пацанами занимается, а у нас заместо труда в мастерской – домоводство. Валентина Семёновна ведёт. Вот недавно передники кроили и шили… А ещё… – снова чуть улыбнулась Машка, – у трудовика с Клавкой-вожатой така любовь!..

– А второй? – нетерпеливо перебила Маруська.

– У классного нашего? Тоже! Танька из Кашулана! Фи! – презрительно вздёрнула плечики дочь. – Наш Шишкин-Пушкин и эта… Да там смотреть не на что! И чего он в ней нашёл? Не уродина, конешно, но и не краля записная. Тут у нас артисты из города приезжали, на колхозный праздник… Жалко тебя не было – такой праздник был! На мотоциклах гонки были, концертов – целых два! – в ДэКа. Но особливо, конешно, ансамбль городской! – Машка мечтательно закатила глаза. – Такие ребята там… Даже Танька председательская на одного запала!..

– Чего ты с учителя-то на артистов перескочила?

– А-а-а… Так вот я и говорю. Наш Шишкин-Пушкин, оказывается, всех этих городских артистов знает! А с певичкой ихней и вовсе под ручку ходил! Ты представляешь, мам, вылитая София Ротару!

– И что же? – ревниво спросила Маруська.

– А ничего! – торжествующе стукнула по столу очередным пряником Емельянова-младшая. – С чем приехала, с тем и уехала! И Анжелка наша уж как вокруг него увивается – зачастила в школу! – а без толку! – злорадно проговорила Машка. – Но вот эта Танька кашуланская…

– Для городской подруги, говоришь, Анжелка зелье клянчила? – в раздумье переспросила Маруська.

– Но… – равнодушно кивнула дочь, любуясь картинкой на шоколадной обёртке.

«Да уж кака там подруга… – подумала Маруська… – Подруга… Конь и подпруга… Ну, Анжелка, погоди…»

2

А Шишкин-младший в это время как раз гостил в Кашулане. В сгущающихся сумерках он тоже чаёвничал. С баушкой Евпраксиньей.

Евпраксинья Степановна, сухонькая восьмидесятилетняя, но бойкая и разговорчивая старушка, в сам-деле приходится Танечке Михайловой бабушкой. Вообще, как выяснилось, семья у Танечки интересная. Мать Танечки, Надежду Петровну, баушка Евпраксинья через год после свадьбы народила, потом Надюхе родители трёх братьев преподнесли. А у самой Надежды Петровны поначалу только мужички рождались – Танечкины старшие братья: в тридцать восьмом – Иван, в сорок втором – Василий, в сорок четвёртом – Николай. А Танюшка – последыш. Мама Надя её уже в тридцать пять родила – и не чаяла, что доча получится.

«А доча получилась – да кака пригожа!» – то и дело повторяет баушка Евпраксинья, хитро поглядывая на Шишкина-младшего. Александр же прихлебывает обжигающий чай с обалденным вареньем из жимолости и только утвердительно кивает головой. А куда деваться? Завтра поутру в Кашулан прилетит на своём молоковозе Петрович и с ним надо возвращаться в Чмарово – уроки никто не отменял.