Забегая вперед, отметим, что это превосходно организованное совместное предприятие критских пиратов и претора Сицилии продолжало успешно действовать почти до конца года. Тайну этого дела вряд ли удалось бы раскрыть даже самым дотошным римским следователям. Нерва прекратил свое сотрудничество с эвпатридами моря не раньше, чем все сорок миллионов сестерциев, присланных ему из Рима, были «потрачены» на закупку зерна, регулярно поставляемого Блазионом в Гераклею, и честно поделены согласно договоренности между двумя заинтересованными сторонами.
Публий Лициний Нерва, «заработавший» на этом деле свыше четырехсот талантов и ставший одним из самых богатых римлян, в течение нескольких лет после своего сицилийского наместничества жил под страхом суда за вымогательство, а также за бесталанное ведение войны с рабами, но ему повезло самым невероятным образом: из-за развернувшихся в то время грозных событий, связанных с кимврской войной, мятежом рабов в Сицилии и принявшим огромные размеры морским разбоем, все о нем просто забыли.
Что касается морского разбоя, то в римском сенате возросшая дерзость пиратов, перехватывавших даже хлебные грузы, вызывала лишь бессильное негодование. Несмотря на то, что в начале осени кимвры двинулись в Испанию и угроза их вторжения в Италию в этом году миновала, у Рима не хватало ни кораблей, ни солдат для ведения серьезной борьбы с пиратством. Римский флот был занят переброской войск в Испанию и перевозкой грузов к устью Родана, где Марий начал строительство большого лагеря, чтобы именно здесь, на самом удобном пути из Галлии в Италию, преградить путь северным варварам. Даже претору Лукуллу, который прямым назначением сената получил в управление объятую восстаниями Сицилию, выделен был всего один легион: почти все остальные римские войска находились в Галлии. Хотя предвыборные призывы Марка Антония к большому походу против пиратов и находили сочувствие в народе, особенно в среде всаднического сословия, войну с ними сенат считал делом преждевременным.
Глава одиннадцатая
Все лето Рим был охвачен тревожным ожиданием. В сведениях, которые получал в эти дни римский сенат, утешительного было мало. В Нарбоннской Галлии наблюдались грозные передвижения вооруженных масс кимвров, амбронов, тигуринцев и тектосагов. Города арвернов и соседних с ними племен за отказ присоединиться к германо-галльскому союзу подвергались осаде. Вместе с тем доходили слухи о том, что варвары готовятся к новому походу.
Только ближе к осени вся Италия могла облегченно вздохнуть, так как стало ясно, что вторжения не будет. Германцы, основательно опустошившие Нарбоннскую провинцию, стали массами переправляться на правый берег Родана. К ним присоединялись полчища, возвращавшиеся из разоренных областей арвернов и рутенов. Кимвры не пошли на Рим. Собравшись воедино, они двинулись к Пиренеям.
Известие о походе кимвров в Испанию подтвердило мнение тех, кто полагал, что кимвры вторгнутся в Италию не раньше, чем вновь соединятся с не уступавшими им по численности тевтонами, которые в это время, по сообщениям из Галлии и Германии, осели в землях белгов и призывали к совместной борьбе с римлянами родственные племена, жившие по ту сторону Рена76
. На этот призыв благожелательно откликнулись только марзы77. Сигамбры, тенктеры и прочие племена, жившие за Реном, колебались, боясь могущества римлян и тех галльских племен, которые и ранее были враждебны германцам.С большой радостью восприняли в Риме весть об успехе консульского легата Луция Корнелия Суллы, одержавшего победу над тектосагами и пленившего их вождя Копилла. Действия Суллы поистине достойны были удивления и похвал. С величайшей смелостью он вторгся во враждебную страну, где едва успели остыть костры на гигантских стоянках кимвров, и в короткий срок привел к покорности все племена, обитавшие по нижнему течению Родана.
За эту победу, учитывая то, что в плен был взят сам Копилл, наиболее преданный союзник кимвров, Сулла вполне мог бы рассчитывать на триумф, будь все это совершено под его ауспициями. Но он был всего лишь легатом консула Мария.
Оптиматы превозносили Суллу за этот подвиг, считая, что из среды знати выдвинулся наконец достойный соперник Мария. В народе, однако, авторитет арпинца ничуть не пошатнулся. Римские граждане по-прежнему связывали с ним спасение и благополучие страны.