– Ты мне даже нравишься, гладиатор… молод, а сколько в тебе ума, сколько хитрости! – сказал Нерва, глядя на него почти с восхищением, и, помолчав, продолжил деловым тоном: – Насколько я понял из твоих слов, по замыслу Клодия Гераклея должна стать основной перевалочной базой зерна, которое будет туда доставляться вашими людьми.
– Совершенно верно. Если ты примешь наше предложение, тебе следует оставить в Гераклее своего верного человека, достаточно грамотного, чтобы составлять счетные книги. Главное условие соглашения – никакого обмана, строгий учет и честный расчет.
– Если я дам согласие на предложение Требация, таким же непременным условием должно являться то, что закупленное мною зерно будет беспрепятственно доставляться в Рим.
– Ни один корабль с зерном, отправленный в Рим из Гераклеи, не подвергнется нападению. Можешь быть в этом совершенно уверен.
– А киликийцы, исаврийцы и прочие ваши конкуренты? – спросил Нерва.
– Они будут своевременно предупреждены и не станут нам мешать.
– А что будет с матросами и гребцами с захваченных пиратами судов? – снова спросил Нерва.
– Требаций уже договорился с киликийскими работорговцами, которым наши люди будут сбывать этот товар по самой низкой цене… Жаль несчастных, но что поделаешь? Не нами устроен этот несправедливый мир, в котором крупная рыба пожирает мелкую.
– Хорошо, – в раздумье произнес Нерва. – Завтра ты явишься ко мне за окончательным ответом. Что же касается моего трибуна…
– Обещаю в ближайшие несколько дней доставить его в Гераклею, – поспешил ответить Мемнон.
– Я хочу, чтобы Тициний остался в убеждении, что он выкуплен из плена за немалые деньги и, разумеется, обязан этим только мне. У меня большая нужда в преданных людях. Пусть думает, что я ничего не пожалел, чтобы вытащить его из беды. Он может понадобиться в нашем деле.
– Постараюсь сделать все, чтобы оставить его в этом убеждении.
* * *
Мемнон ушел от претора со смешанным чувством торжества и не очень большой уверенности в том, что Нерва действительно пойдет на преступление, за которое в случае разоблачения ему грозила бы в Риме кара куда более серьезная, чем просто изгнание за пределы Италии. Настораживало то, что он даже не стал торговаться из-за процентов. Конечно, от этого беспринципного субъекта можно было ожидать чего угодно. Но Мемнон интуитивно чувствовал, что его расчет на жадность и корыстолюбие римлянина полностью себя оправдал. О том, как отнесется Требаций к замене публикана на самого претора Сицилии, Мемнон почти не думал. Вероятнее всего, он будет этим даже доволен. В отличие от Клодия Нерва обладал несравнимо большими возможностями. Главное, в его полном распоряжении были деньги, присланные ему из Рима на закупку сицилийского зерна. Если претор не струсит, дело пойдет без особых помех.
Нерва же после ухода пиратского посланника долго раздумывал, потом призвал к себе своего отпущенника Аристарха и без обиняков рассказал ему обо всем.
Это предприятие показалось Аристарху слишком рискованным. Старик явно заробел.
– Дело-то опасное, – промолвил он.
– Что тебя беспокоит?
– Если все раскроется… – начал отпущенник, но Нерва его перебил:
– Клянусь Юпитером Императором! Только избавь меня от бабьих причитаний! «Если все раскроется»! Никакого «если» не должно быть! Я уже принял решение. Ты только представь себе, какие деньги сами плывут к нам в руки! Это не какой-нибудь проагор Центурип, который может выложить не больше десяти тысяч драхм за то, что не поставил статуи в палестре по условию завещания! Неужели не понимаешь, что речь идет о четырехстах пятидесяти аттических талантах? Это же больше одиннадцати с половиной миллионов сестерциев!..
– От такой суммы любая голова закружится! – прошептал Аристарх.