Позднее Лонгарен и Мемнон узнали, что финикиец, потерявший много крови, через несколько дней испустил дух в агирийской тюрьме.
Когда обоз тронулся, Лонгарен обратился к Мемнону:
– Прости мне мое любопытство, Артемидор, но должен признаться, что меня несколько озадачил твой разговор с этим негодяем… Я понял так, что ты видел его в священной роще Паликов, где происходило собрание рабов-заговорщиков и… Впрочем, если не хочешь, ничего не говори, – добавил он, бросив на своего спутника странный взгляд.
– Неужели ты заподозрил, что у меня могло быть что-то общее со сбродом рабов, замышляющих изменить своим господам? – ответил Мемнон, изображая на своем лице удивленное негодование. – Ну да, пять месяцев назад я действительно был в Палике… Разве тебе не приходилось там бывать? – спросил он.
– Я приезжал туда трижды, чтобы клятвами скрепить очень важные торговые сделки.
– С такой же целью и я прибыл тогда в Палику. Мне нужно было договориться с одним леонтинцем о поставке партии зерна в Брундизий, где я состою в товариществе хлебных торговцев…
И Мемнон принялся рассказывать Лонгарену о том, как он стал «невольным свидетелем заговора рабов», в большом числе собравшихся у священных источников.
– Память у меня превосходная, – продолжал Мемнон, заканчивая свой на ходу сочиненный рассказ. – Многих из собравшихся там я запомнил в лицо, в том числе и гнусную физиономию этого финикийца. По правде сказать, я тогда не особенно вникал в происходящее и не придал ему никакого значения. Разве мог я предположить, что кучка презренных рабов развяжет настоящую войну в Сицилии?..
Лонгарен слушал внимательно. По выражению его лица Мемнон заключил, что вполне удовлетворил любопытство приятеля и отвел от себя возникшие у него подозрения.
Глава третья
Лонгарен после схватки с разбойниками проникся к Мемнону безграничным уважением. Он с восхищением говорил ему, что первый раз в жизни увидел человека, который с таким искусством владеет оружием. Сам он был чрезвычайно горд тем, что ему довелось впервые за свою жизнь принять участие в настоящем бою.
Всю дорогу Лонгарен был оживлен и необычайно разговорчив. Мемнону, чтобы поддерживать с ним беседу, приходилось сочинять о себе всякие небылицы, так как спутник очень интересовался его коммерческими делами и даже обещал познакомить его со своими друзьями из деловых кругов.
Мемнон и Лонгарен не стали задерживаться в Агирии. По прибытии туда они наскоро перекусили в таверне и поскакали дальше – в Центурипы. На закате они добрались до города и заночевали там в приличном доходном доме.
На следующий день приятели продолжили свой путь. Мемнон снова завел разговор о гостинице, но Лонгарен теперь и слышать не хотел, чтобы его новый друг жил в гостинице.
– Нет, дорогой мой Артемидор, – обнимая его, заявил Лонгарен. – Теперь мы с тобой побратимы, товарищи по оружию, вместе бившиеся против общего врага. Я надеюсь, что ты не откажешься обменяться со мной гостевыми табличками. Отныне мой дом – это твой дом. Что касается твоей поездки в Абрикс, где ты оставил скучать свою супругу, то у меня есть прекрасный двадцативесельный лемб93
. Настоящий «Арго». На нем ты в один день доберешься до Абрикса и вернешься обратно.В полдень они уже были в Катане. Дом Лонгарена находился в центральной части города и представлял собой роскошный особняк с двумя перистилями. В нем было по меньшей мере двенадцать роскошно обставленных комнат. Лонгарен познакомил алекандрийца со своей женой и всеми родственниками, которых он пригласил на торжественный пир по случаю своего благополучного возвращения из опасного путешествия.
За столом Лонгарен немного преувеличенно описывал происшествие под Ассором, расхваливая силу и храбрость друга своего Артемидора Лафирона, не забыв упомянуть и о своей собственной доблести, проявленной в схватке с разбойниками. Он даже приказал слугам принести и показать гостям свой щит, получивший во время боя заметные вмятины от ударов меча разбойника, с которым он вступил в схватку.
Поздним вечером Лонгарен повел Мемнона в гавань, чтобы показать ему свой лемб. Мемнон осмотрел судно и нашел, что оно в отличном состоянии. Тип этого корабля был очень распространен в приморских городах. Лембы отличались легкостью и быстротой хода. Пиратские миапароны их не догоняли, поэтому всякий, кому приходилось совершать плавание вблизи побережья, отдавал предпочтение именно лембу. Мемнон договорился с Лонгареном, что на рассвете судно будет готово к плаванию.
Ранним утром следующего дня Мемнон, не попрощавшись со своим гостеприимцем (тот крепко спал), отправился в гавань и поднялся на корабль. Вскоре собрались гребцы и матросы. Последним явился кормчий, и судно, подняв якорь, вышло в море.
Когда город скрылся из виду, Мемнон сказал кормчему, чтобы тот пристал к берегу у мыса, не доходя до бухты Улисса. Он объяснил, что его жена, возможно, находится в загородном имении на полпути между Катаной и Абриксом.
Кормчий согласился без возражений.