Триокала. Исторический роман

Не разжимая объятий, он заговорил с ней нежным убаюкивающим тоном, словно с ребенком:

– Будем вместе до тех пор, пока не станет известно, что римляне переправляются через пролив. Ты, наверное, уже слышала… Претор Лукулл идет на смену Нерве со своим войском. Только тогда я тебя покину… ненадолго, пока мы не управимся с врагом. Нерва уже получил сполна. Он теперь боится и нос показать из-за городских стен. Что касается Лукулла, то мы уже видели, чего он стоит в открытом бою. Под Капуей он бежал от нас без оглядки вместе со своими хвалеными легионерами.

Ювентина подняла голову и спросила:

– Ты сказал, что нас ждет корабль?

– Да, он здесь, за мысом. Отправляйся в усадьбу и возьми с собой свои платья, украшения. Деньги не бери. У меня в поясе не меньше сотни золотых. Этого нам надолго хватит… Беги, милая!

Они еще раз поцеловались, и Ювентина быстро пошла вверх по тропинке.

– Приведи с собой Сирта! Мне нужно кое-что сказать ему! – крикнул ей вдогонку Мемнон.

Оставшись один на берегу, он с удовлетворением подумал о том, что честно заслужил отдых. И Требаций, и Сальвий должны были быть довольны им, особенно Требаций. Гай Цестий говорил ему в Гераклее, что Требаций обрадовался новому повороту дела и не выказал ни малейших признаков печали, узнав о смерти Клодия. «С претором его план будет выполнен куда успешнее, чем с самим Клодием», – передал Цестий доподлинные слова архипирата.

Мемнон надеялся, что в эту зиму у Требация не будет повода беспокоить его новыми поручениями, и это позволит ему и Ювентине не разлучаться до появления первых слухов о приближении армии Лукулла. У него и в мыслях не было уклониться от участия в решительной битве за Сицилию. Он чувствовал необыкновенный прилив сил. Ему словно передалась энергия Афиниона, верившего в успешный для восставших исход войны и коммунистического переустройства этой страны, которая словно создана была для того, чтобы стать истинной царицей Внутреннего моря. Ради этого стоило идти на любой риск и не жалеть сил.

Он вспомнил о своем последнем разговоре с Афинионом. Киликиец радовался захвату мавретанских кораблей, которые, по его замыслу, должны были стать основой будущего флота восставших. Он сразу же решил использовать их при осаде Мотии с ее удобной гаванью. Этот город должен был пасть очень скоро, так как не успел в достаточной мере заготовить съестных припасов.

Афинион почти по-детски верил в свое высокое предназначение, навеянное ему магическими знаками звездного неба и составленными им самим гороскопами. Как астролог, он гордился собственными предсказаниями, которые постоянно сбывались и доставили ему известность среди рабов и даже многих свободных. Он был весьма начитан. Без всякого сомнения, ему приходилось держать в руках сочинения Платона. Киликиец не раз цитировал некоторые извлечения из его «Законов» и чисто в платоновском духе высказывался о том, что только силой можно заставить весь род людской жить по законам справедливости. То, что он предлагал и предпринимал сам, казалось простым и вполне достижимым. В области Сегесты ему удалось организовать несколько десятков сельских общин. Рабы и рабыни в господских поместьях, привыкшие к совместному труду, легко воспринимали его коммунистические идеи. Да и кого из этих несчастных не привлек бы свободный труд без надсмотрщиков и их плетей? Все они клятвенно обещали Афиниону, что будут поддерживать порядок в имениях, работать в поле и снабжать его войско провиантом.

Киликиец обладал особым даром убеждать и воспламенять людей. Мемнону вспомнились слова, произнесенные им в Триокале перед сходкой воинов и вызвавшие у них бьющее через край ликование: «Сицилия должна стать светочем надежды для угнетенных всего остального мира, погрязшего в насилиях, преступлениях, пороках и разврате. Мы разделим граждан нашего государства на воинов, крестьян и ремесленников, обеспечив всем равенство перед справедливыми законами. Римлянам, богачам и прочим паразитам не будет места на сицилийской земле! Железной метлой мы выметем их за пределы острова!..».

На тропинке показались Ювентина и Леена. За ними шел Сирт, несший узел с вещами Ювентины. Когда все трое спустились на берег бухты, Мемнон пожал африканцу руку и заговорил с ним без предисловий:

– Я похищаю у вас вашу госпожу и надеюсь, что надолго… Как только вернется Геренний, обязательно передашь ему, что мои подозрения относительно Гадея полностью подтвердились. Скажешь ему, что Гадей – родной брат римского военного трибуна Марка Тициния. Его настоящее имя – Гай Тициний. Пусть Требаций знает, что это Гадей пытался подстроить ему ловушку в Сиракузах, сообщив о нем своему брату-трибуну. Передай это Гереннию слово в слово. Ты все запомнил? – спросил Мемнон.

– Да, передам все в точности, – ответил Сирт.