Триокала. Исторический роман

В празднике принимали участие одни замужние женщины. Точно так же и доступ в храм Деметры Законодательницы имели только женщины. Мужчинам вход в него был строго воспрещен. Любая женщина считала кощунственным даже расспросы мужчин о внешнем виде статуи Деметры, стоявшей в храме. Поэтому никто из мужчин не мог толком сказать, существует ли она вообще. Тесмофории справлялись по всей Сицилии. Это был праздник священного поминовения Персефоны, любимой дочери Деметры. Как считалось во всем греческом мире, именно в Сицилии Персефона была похищена Аидом. Пожалуй, не было на острове ни одного города, в котором великой богине плодородия и ее прекрасной дочери не поклонялись бы с таким благочестием. Первый день празднества назывался «днем нисхождения и восхождения». Сначала он сопровождался траурными обрядами, которыми отмечалось нисхождение любимой дочери Деметры в подземный мир, а во вторую половину дня всеобщей радостью и приветствиями в честь ее возвращения из царства мертвых. Весь следующий день участницы празднества проводили время возле храма Деметры Законодательницы, соблюдая строгий пост. Третий день назывался «днем Деметры Каллигении», то есть «днем Деметры, производящей на свет прекрасные плоды». В этот день участницы Тесмофорий устраивали шествие, направлявшееся из города к «пропастям Деметры и Персефоны». Это были пещеры и склепы, в которых, по преданию, обитали охранявшие их змеи. Возглавляли шествие женщины, называвшиеся канефорами. Каждая из них несла на голове корзину со священными дарами: кусками специально приготовленной свинины, лепешками и сосновыми ветками. Женщины торжественно бросали их в «пропасти». Таким образом, совершалось своеобразное жертвоприношение Деметре. После трехдневного ритуального очищения женщины, называвшиеся «извлекательницами», спускались в эти пещеры и, отпугивая воображаемых змей хлопаньем в ладоши, разыскивали и поднимали наверх испортившиеся останки мяса и лепешек. Тот, кому удавалось завладеть куском подгнившего мяса или лепешкой, во время посева смешивал все это с семенным зерном, после чего мог не сомневаться в хорошем урожае.

Мрачному началу Тесмофорий соответствовало затянутое тучами небо. В полдень заморосил дождь. Казалось, само небо плакало, провожая несчастную Персефону в царство Аида.

Ювентина с утра не выходила из дома. Бледная и печальная, она смотрела из окна на проходившее по улице траурное шествие женщин, и ее суеверное сердце сжималось от предчувствия беды.

С того времени, как Мемнон отправился в Сиракузы, прошло уже четыре дня. Он обещал по приезде туда прислать ей кого-нибудь из рабов Видацилия с сообщением, что с ним все благополучно. Но никто не приехал, и это ее пугало.

Ко второй половине дня тучи понемногу рассеялись, проглянуло солнце, и улицы города вдруг оживились шумным весельем. Женщины сменили траурные одежды на светлые праздничные платья и высыпали на улицы, ликующими криками приветствуя возвращение Персефоны из безрадостного царства теней в объятия любящей матери Деметры. Эта часть празднества называлась Восхождением.

Незадолго перед закатом Ювентина накинула на плечи гиматий и вышла из дома одна, хотя один из рабов Лонгарена услужливо предложил сопровождать ее во время прогулки.

– Благодарю, Алтемен! Я совсем ненадолго, пройдусь до гавани и обратно.

Мемнон обещал вернуться морем, поэтому Ювентину постоянно тянуло в гавань, где она подолгу наблюдала за приходящими в порт кораблями.

Выйдя на набережную, она спустилась к самым причалам, у которых покачивались на волнах небольшие грузовые суда, а за ними высились тяжелые триремы и квадриремы. Здесь всегда толпился народ и можно было узнать новости.

Внезапно ее окликнул удивленный возглас:

– Ювентина!

Она невольно вздрогнула, но не обернулась.

Голос был очень знакомым, и через несколько секунд в голове ее сверкнуло: «Это же Пангей!».

– Ювентина! – тихо повторил тот же голос у нее за спиной.

Она обернулась и не сразу узнала Пангея, потому что голову его украшала большая тиара с закрывавшей почти все его лицо длинной бахромой. Он был похож на торговца, прибывшего из далекой восточной страны. Когда-то молодое, почти женственное, лицо его было обрамлено небольшой бородой, не придававшей ему, впрочем, большой мужественности.

– Здравствуй, Пангей! – произнесла Ювентина со спокойной улыбкой, словно виделась с ним накануне.

– Я уже в третий раз посещаю Сицилию не только по своим делам, но и в надежде разыскать тебя, – сказал Пангей, с радостным волнением вглядываясь в ее лицо. – На этот раз мне повезло.

Он робко взял ее руку и поцеловал.

– Ты стала еще прекраснее, чем прежде! – со вздохом промолвил он.

– А я, наверное, никогда не смогу привыкнуть к твоей щегольской бородке, – улыбнулась Ювентина. – Без нее ты был куда привлекательней.

– Ты же знаешь… Даже в Греции я опасаюсь встречи с римлянами, которые могут меня узнать.

– Давно ли ты в Катане? – спросила она.