– Только что ступил на сицилийский берег. Я прибыл сюда прямо из Афин. Мой корабль стоит на якоре в гавани… К сожалению, его отсюда не видно за этими громадными квадриремами, чтобы я мог им похвастаться. Превосходное судно недавней постройки. Я его приобрел четыре месяца назад и уже совершил на нем три дальних плавания. Занимаюсь торговлей предметами роскоши и дорогими тканями.
– Стало быть, ты теперь живешь в Афинах? – поинтересовалась Ювентина.
– Не совсем… Я поселился в пригороде, арендовав небольшую виллу… Не хочу привлекать к себе внимание. Всегда помню, что, по сути, я беглый раб. В Афинах я на положении метека. Дела мои идут хорошо, и больше всего на свете я опасаюсь зависти людей, а не богов. Для всех я понтийский купец. Большую часть своих денег пустил в рост. На рынке в Афинах я купил фракийца, с которым мы вскоре очень подружились. Он стал мне скорее преданным другом, чем слугой. Я сделал его своим отпущенником, и теперь мы вместе с ним занимаемся делами.
– Я очень рада, Пангей, что мои страхи не сбылись и тебе благополучно удалось покинуть Италию…
– О, ты была совершенно права, когда предупредила меня о грозящей опасности. Только ты немножко ошиблась. Оказывается, угроза исходила не от сыщиков претора Лукулла. Как мне удалось выяснить, меня преследовали Аполлоний и еще один… имени его мне так и не удалось узнать. Знаю только, что он вольноотпущенник Метелла Нумидийского. Оба они мчались за мной по следу до самого Брундизия. К сожалению, я узнал также, что стал нечаянным виновником смерти Неэры и Синона… Ее и Синона убили эти два негодяя, преследовавшие меня…
– Неэра умерла? – воскликнула Ювентина, пораженная этим известием.
– В тот самый день, когда мы с тобой встретились в Аквах Синуэсских, – с тяжелым вздохом выговорил Пангей: – Неэра и Синон погибли из-за меня, точнее, из-за тех денег, которые прислал мне Минуций из лагеря под Капуей. Аполлоний и отпущенник Метелла пытали их, расспрашивая обо мне, после чего убили…
– Но откуда ты знаешь? – с печалью в голосе спросила Ювентина. – О Неэре я спрашивала Марка Лабиена в своих письмах к нему, но ни он, ни его отец ничего не слышали о ней с тех пор, как она вместе с Минуцием уехала из Рима.
– Я обо всем узнал от Амадока… так зовут моего отпущенника-фракийца. Два месяца назад я привез на корабле в Остию товары из Афин и послал Амадока в Рим, для того чтобы он встретился с Секстом Лабиеном, который клятвенно обещал Минуцию, что в случае его смерти отпустит на свободу всех принадлежавших ему рабов городской фамилии. Хотя я не собирался возвращаться в Рим, мне хотелось всегда иметь при себе вольную… так, на всякий случай. Надо сказать, Секст Лабиен честно исполнил завещание Минуция и выдал Амадоку папирус, в котором подтвердил последнюю волю моего господина. От старика Амадок узнал, что, кроме меня, Геродора и предателя Аполлония, никого из рабов Минуция не осталось в живых – все погибли… одни в сражении, другие на арене амфитеатра в Капуе. Тебе известно, что молодой Лабиен спас Геродора, выпросив для него помилование у претора Лукулла?
– Да, он написал мне об этом в своем письме. Сейчас Геродор вместе со своим благодетелем находится в Галлии, в лагере Мария.
– Кстати, твое имя тоже числится в списке, который Минуций оставил Сексту Лабиену, – помолчав, сказал Пангей.
Губы Ювентины дрогнули в печальной усмешке.
– В Риме долго еще будут помнить о том, как дерзкая рабыня помогла пятерым ученикам ланисты Аврелия бежать из его тюрьмы. У римлян подобное преступление никогда не оставалось безнаказанным. К тому же родственники казненнного Минуцием Волкация… они тоже не оставили бы меня в покое. Они-то хорошо помнят, что деньги за его рабыню так и не были выплачены Минуцием. Объявись я в Риме – они сразу предъявили бы на меня свои права как на свою собственность. Поэтому я не нуждаюсь ни в вольной, ни в покровительстве кого-либо из римлян.
Пангей снова вздохнул.
– Ты права. Дорога в Рим для тебя закрыта… точно так же, как и для меня. К тому же, пока живы эти негодяи, убившие Неэру и Синона, никто в Риме не должен знать обо мне. Но я позабочусь о том, чтобы они не ушли от возмездия!..
Пангей на минуту умолк, и на лице его появилось мстительное выражение.