Она была в смятении и всю ночь не сомкнула глаз, строя различные предположения и чувствуя полную свою беспомощность в создавшейся ситуации. В конце концов в ее голове родилась отчаянная мысль ехать в Триокалу и обратиться за помощью к Сальвию (она знала, что Мемнон пользуется его дружеским расположением). Ювентина хотела упросить царя восставших, чтобы он предложил претору Нерве обменять Мемнона на кого-нибудь из римлян, попавших в плен под Моргантиной. Заодно необходимо было предупредить Сальвия и Афиниона о засланных в Триокалу римских лазутчиках. Сирт, конечно, не мог отпустить ее одну и готовился в путь вместе с ней, но тут появился Мемнон. Все треволнения закончились бурной радостью, сдержанной настолько, чтобы не разбудить хозяина и остальных домочадцев.
Мемнон коротко поведал о своих злоключениях, после чего Ювентина рассказала ему о том, что ей сообщил Пангей. Выслушав ее, Мемнон особенно встревожился за своих друзей-гладиаторов, так как среди римских лазутчиков находился Аполлоний, хорошо знавший всех четверых в лицо. Он боялся, что подлый акарнанец, случайно увидев их, непременно попытается избавиться от них как от опасных свидетелей.
И Мемнон решил ехать в Триокалу без промедления. С Сиртом он договорился, что тот сначала отправится в Абрикс, захватит там письма откупщиков и затем тоже поедет верхом в Триокалу. Оба посчитали, что это необходимо, если с Мемноном случится в дороге что-нибудь непредвиденное.
– Наше сообщение может оказаться куда более важным, чем мы сами об этом думаем, – сказал Сирт, предполагая, что римские лазутчики уже начали свои козни.
Ювентина принесла Мемнону туго набитый кошелек.
– Здесь пятьдесят денариев, сколько ты просил… Но хватит ли?
– Вполне, – сказал Мемнон, обнимая и целуя ее. – Провожать не надо. Лонгарену передай, что я не могу словами выразить ему свою признательность за его гостеприимство…
Еще не погасли звезды, когда Мемнон добрался до загородной виллы Лонгарена, разбудил сторожей и велел им привести своего Селевка.
Вскочив на коня, он поскакал по старинной дороге, соединявшей Катану с Энной.
Эта дорога была короче той, что вела мимо Центурип, Агирия и Ассора. Она проходила несколько южнее – через Палику и Капитониану, от которой ответвлялся путь к морскому побережью. Два месяца назад Мемнон не поехал по этой дороге из Энны в Катану, зная, что ее охраняют посланные претором многочисленные конные разъезды. Но теперь он считал ее менее опасной, потому что Нерва отвел свое войско из Энны к Сиракузам.
В час пополудни он остановился в заезжем дворе неподалеку от Капитонианы. Там он дал отдых коню и продолжил путь.
Незадолго до заката он добрался до Каллонианы. С ним была подробная карта Сицилии, которую он приобрел еще в Гераклее. С тех пор, собираясь в дальнюю дорогу, он всегда брал ее с собой. Она очень помогала ему ориентироваться при выборе путей по малонаселенным областям, где он чувствовал себя в большей безопасности, чем на больших дорогах.
В одной из деревенек неподалеку от Каллонианы Мемнон остановился на ночлег в доме крестьянина. Двое взрослых сыновей крестьянина со знанием дела выводили, затем напоили и накормили измученного Селевка. Мемнон, хорошо выспавшись в эту ночь, ясным и прохладным утром снова пустился в дорогу…
О раздоре между Сальвием и Афинионом он узнал от галла Бранея в его лагере под Алларой, до которого александриец добрался около полудня. Браней со своими тремя тысячами воинов второй месяц осаждал этот город по приказу Афиниона. Рассказывая Мемнону обо всем случившемся, галл кипел возмущением и грозился, что не будет выполнять приказов Сальвия, пока Афиниона не освободят и не восстановят в звании первого стратега.
Мемнон задержался в лагере Бранея не более одного часа, хотя конь его был измучен непрерывной скачкой от самой Анкиры и нуждался в отдыхе.
К Триокале он прискакал в три часа пополудни. Он сразу же отправился в лагерь Френтана, находившийся к западу от Триокалы. Дорогу туда показали встретившиеся ему на пути воины Терамена, лагерь которого был разбит прямо напротив Гераклейских ворот.
За время его отсутствия Триокала изменилась до неузнаваемости. Город был опоясан новыми крепостными стенами. Особенно впечатляли мощные угловые башни, стоявшие через каждые двести шагов друг от друга. Как потом узнал Мемнон, в строительных работах участвовало по меньшей мере тридцать тысяч человек. Вместе с повстанцами трудились четыре тысячи сицилийцев и италийцев, взятых в плен под Моргантиной.
Под основание стен и башен был насыпан вал, надежно убитый камнями и щебнем. Перед валом пролегали два широких и глубоких рва.