Мемнон, скрестив руки на груди, в задумчивости прошелся по гостиной.
Прокид был самым близким другом его юности в Александрии. Мемнон всегда отличал его среди остальных своих приятелей за честность и порядочность. Они вместе учились и вместе приняли сторону Птолемея Латира, когда вспыхнула распря между претендентами на власть в Египте134
. Вместе они последовали за Латиром на Кипр, когда войско и большая часть птолемеевского двора перешли на сторону Клеопатры и Александра…Мемнон узнал Прокида, едва лишь тот появился на пороге. За семь лет он мало изменился, лишь немного пополнел.
– Прокид! Рад тебя видеть! – с радушием протянул к нему руки Мемнон.
– Дорогой Мемнон! Разве мог я думать, что мы когда-нибудь встретимся вновь! – сильно волнуясь, сказал молодой человек.
Они обнялись.
– Ты, конечно, сильно изменился, – внимательно глядя в лицо Мемнону, проговорил Прокид. – Очень посуровел… но все-таки это ты.
– А ты почти все тот же, – сказал Мемнон, с улыбкой рассматривая его. – Разве что более величественная осанка и взгляд почти надменный… Куда девались твоя былая застенчивость и твоя привычка смотреть мимо собеседника… Присаживайся! – жестом указал он на одну из скамеек, расставленных вдоль стен гостиной.
– Что поделаешь, Мемнон! – с важностью сказал Прокид, садясь на скамью и бросая косой взгляд на стол с развернутой на нем большой подробной картой Сицилии, испещренной названиями городов и даже местечек. – С некоторых пор жизнь заставила меня приобретать другие привычки, без которых невозможно продвинуться по службе. Теперь я особо доверенное лицо царя, и мне часто приходится принимать иноземных послов, когда он бывает занят другими делами. Приходится вести себя с царственным достоинством. Кстати, в прошлом году мне была оказана особая честь. Я был послан в Рим, чтобы от имени царя Кипра поздравить сенат и римский народ с победой над тевтонами…
– Итак, ты по-прежнему живешь на Кипре? – спросил Мемнон, желая переменить тему разговора.
– Даже собираюсь жениться на знатной девушке-киприотке, – улыбнулся Прокид.
– От всей души рад за тебя… А как дела в Александрии? – поинтересовался Мемнон.
– Клеопатра сильно сдала в последнее время и, видимо, скоро отойдет в царство теней. Птолемей Латир с нетерпением ждет кончины матери, которую, правду сказать, ненавидит такой же ненавистью, как и своего братца Александра, не теряя надежды поменяться с ним местами, тем более что в Египте все выше поднимают голову его сторонники…
Прокид помолчал и снова заговорил:
– На Кипре и даже в самой Александрии о тебе очень наслышаны, Мемнон. Они, конечно, осведомлены, что ты их соотечественник…
– Вот как! – искренне удивился Мемнон.
– И многие восхищаются тобой.
– Трудно представить, что на Кипре и в самом Египте есть люди, сочувствующие делу взбунтовавшихся рабов, – с недоверчивой усмешкой произнес Мемнон.
– Ты, конечно, прав, – согласился Прокид. – Слово «сочувствие» тут неуместно, но ты сам знаешь, как у нас ревниво относятся к римлянам. Все их неудачи многие воспринимают со злорадством. Даже поражения в войне с рабами. Римские легионы уже не кажутся такими непобедимыми. Еще бы! Уже четвертый год могущественный Рим демонстрирует здесь свое полное бессилие.
– По какому делу ты прибыл в Сицилию? – спросил Мемнон.
– Ты не поверишь… Меня послал к тебе сам Птолемей Латир.
– Поразительно! – воскликнул Мемнон. – И за что же я удостоился подобной чести?
– Царь говорил мне, что чувствует свою вину перед тобой. Ты реабилитирован, мой друг. Тот, кто оговорил тебя, в конце концов во всем признался и…
– Оговорил? – изменившись в лице, перебил Мемнон. – Но с какою целью? Кажется, я не успел нажить себе врагов на Кипре. Кто он?
– Это был один из тех, кого подослала Клеопатра. Имени заговорщика Латир не назвал… Видишь ли, когда его подвергали пыткам, он, чтобы не выдавать сообщников, стал называть имена близких друзей Латира. К сожалению, некоторые из них были потом казнены…
– Но я-то не входил в число приближенных к царской особе… напротив, все знали, что я был в немилости у Латира.
– Возможно, этот человек просто назвал твое имя, чтобы избавить себя от лишних мучений…
– И теперь божественная истина, затаившаяся на время, пока не были казнены невиновные, вдруг явилась Латиру во всей своей целомудренной наготе! – проговорил Мемнон с иронической усмешкой.
– Все выяснилось спустя примерно месяц после твоего изумительного побега…
– Всего месяц!.. Стоит пожалеть, что я слишком поторопился покинуть Кипр. Судьба моя могла бы сложиться иначе, не правда ли? Впрочем, нет! Меня ведь за это время наверняка успели бы выследить и убить без всякого суда.
Прокид опустил глаза и сказал:
– Латир, беседуя со мной, перед тем как я пустился в плавание, велел передать тебе, что постарается загладить свою вину, когда ты вернешься на Кипр…
Мемнон посмотрел на посланца с Кипра затуманенным взором.
– Как это не похоже на него! – медленно проговорил он. – Видимо, с годами он стал слишком сентиментален.
– Мне показалось, что он говорил совершенно искренне.
Мемнон покачал головой.