– На родину? – переспросил Мемнон. – Но разве Кипр мне родина? И что я буду там делать? Дожидаться кончины этой властолюбивой старухи Клеопатры с робкой надеждой когда-нибудь вернуться в Александрию и потом снова участвовать там в уличных схватках, чтобы утвердить на египетском престоле Птолемея Латира? Да пропади оно все пропадом!.. Повторяю, к прошлому нет возврата. Я не оставлю своих товарищей, которых сам призвал сражаться. Испытав на самом себе, что такое рабство, я проникся ненавистью к нему и ко всем тем, кто стремился и стремится построить свое благополучие на страданиях и угнетении других. На Кипре или в Александрии я не перестал бы их ненавидеть…
– Разве ты не понимаешь, что у рабов, взявшихся за оружие, нет будущего? – воскликнул Прокид.
– А есть ли оно у тех, кто смирился со своей рабской участью? У тех, кто привык к унижениям, плетям, пинкам и побоям, которые заменяют слова? У тех, кого подвергают пыткам или приколачивают к крестам по произволу господина? На италийских и сицилийских полях очень редко я встречал рабов старше тридцати лет. Большинство из них умирает, не дожив и до двадцати пяти лет136
. Миллионы их, родившихся и закосневших в рабстве, трусливо цепляются за каждый день своего ничтожного существования и не хотят понять, что судьба оставила им лишь два исхода: либо умереть от нужды и непосильного труда под плетью надсмотрщика, либо погибнуть с мечом в руке, сражаясь за свою свободу. К сожалению, большинство предпочитает первое. Я заметил, что те, кто решился примкнуть к нам, как правило, люди свободнорожденные. Они хорошо помнят о благах утерянной свободы, и только они способны сражаться за нее до последнего вздоха. Рабы, рожденные в неволе, слишком боязливы от привычки безропотно подчиняться воле господина… Нет у нас будущего, говоришь ты? Но кто знает, что написано в тайных книгах судеб? Я постараюсь сделать все возможное, чтобы огонь сицилийского восстания перекинулся в Италию. Там меня поддержат десятки тысяч плененных римлянами германцев, галлов, фракийцев. Эти храбрые люди, еще не забывшие о своей прежней доблести, пополнят ряды борцов за свободу. Я подниму против римлян всех недовольных в самой Италии и в союзе с кимврами буду сражаться с римлянами, пока город Рим, кем-то названный Вечным, не будет лежать в развалинах. После этого я возвращусь со своими сторонниками в Сицилию, чтобы продолжить справедливое дело, начатое Варием, Сальвием и особенно Афинионом, который первый на деле показал, что совместным трудом на общей земле люди могут достигнуть благоденствия, довольствуясь самым необходимым. Нет, еще не все потеряно! Кимвры, никогда не знавшие поражений, отбросили римлян и прорвались через Альпы в Транспаданскую Галлию. Консульские легионы в Сицилии потерпели поражение. Аквилию остается ждать подкреплений из Рима, но, пока существует кимврская угроза, он их вряд ли получит…Мемнон прервал свою горячую речь и, сделав небольшую паузу, заговорил спокойно:
– Передай от меня царю Латиру, что я, Мемнон, сын Акаманта, считаю низким предательством бросить своих товарищей по оружию. Я останусь с ними до конца, сражаясь с ненавистными врагами.
Он поднялся со скамьи, давая понять собеседнику, что разговор окончен.
– Прощай, Прокид! Возвращайся на Кипр и передай мой привет всем тем, кто еще помнит меня. Я провожу тебя.
Уже на ступенях дворца Прокид остановился и, повернувшись к Мемнону, сказал:
– Ты и в самом деле стал другим, Мемнон. Совсем не похож на того мечтательного и даже кроткого юношу, каким я знал тебя в Александрии. А ведь прошло не так уж много времени. Честно говоря, я восхищаюсь твоим мужеством. Таких, как ты, на земле осталось немного. И если тебе удастся освободить Сицилию от римского владычества, то да будет так. Я искренне желаю тебе удачи. Прощай!
Встреча с Прокидом, другом своей юности, взволновала Мемнона. То, что на родине о нем вдруг вспомнили, поначалу вызвало у него приятное удивление, но потом он заподозрил низкое коварство римлян. С помощью предательства они не раз избавлялись от своих врагов: Вириата137
, Югурты, Минуция, Вария…Когда он вернулся в гостиный зал, там его ждала Ювентина. Она обняла его и, расцеловав, прошептала:
– Ты был великолепен, мой Аполлон. Ты говорил так громко, что я все слышала… Я слушала тебя и думала, какое счастье любить такого человека, как ты. Сколько в тебе благородства, честности и отважной решимости продолжать справедливую борьбу! Я преклоняюсь перед тобой…
Глава восьмая
На следующий день к Мемнону прибыл гонец от Сатира. Тарентинец сообщал, что находится в Абриксе, который он со своими воинами захватил приступом со стороны моря.
Гонец рассказал обо всем по порядку.