Тришестое. Василиса Царевна

Первыми не выдержали ворота. Обрадовалось зверье и рекой разношерстной в пролом широкий устремилось, двор заполнило и встало, принюхивается. Выдохнул с облегчением было Кощей, что так легко все обошлось, да рано, как оказалось – зверье просто Кощея искало. А как обнаружило его месторасположение, так туда и устремилось. Кощей в залу – и оно в залу; Кощей – в столовую, зверье за ним; на крышу полез – куда зверью деваться? Полезло и оно на крышу. А Кощею и прятаться боле некуда. Колдовство бы какое учинить, так с перепугу все заклинания позабылись, а те, что не позабылись, – перепутались. Сидит Кощей на верхушке самой высокой из башен дворцовых, в пику железную вцепился, бормочет чего-то и ногой зверье вниз спихивает. Только разве спихнешь всех! Лезет зверье на Кощея, радуется – вот, мол, мы, как заказывал к тебе пожаловали. Уж всего с ног до головы облепило. А тут гроза еще на беду в небе разразилась…

В общем, хорошо тогда Кощея шарахнуло. Он опосля случая того нервный тик заработал, часто впадал в беспричинный гнев и, что хуже всего, заклинания забывать начал: молния – это вам не игрушки! И непонятно, с чего такое с ним приключилось: то ли из-за молнии, что в пику железную шарахнула, к земле не присоединенную, как то надлежит делать, то ли оттого, что башкой опосля молнии к камням, двор устилавшим, хорошо приложился. Только зверье после того само вдруг из дворца ринулось. Может, от удара головой у Кощея команда какая вырвалась нужная или контакт колдовской со зверьем утерян был. Только ни зверья у Кощея теперь не было, ни природы…

А Кощей болями, почитай, еще месяц маялся, в первый раз в жизни пожалел, что не бессмертный, так плохо ему было. И вокруг никого, кто бы помог, покормил несчастного увечного, стакан воды поднес. Кому он нужон, Монарх Незнамчаво Пучеглазый?

Пуще прежнего на всех обозлился Кощей оттого, будто не сам желал, чтоб его все в покое оставили! Да только, чего ни случись, у Кощея виноваты всегда другие были, а сам он будто кристально чист был, словно роса утренняя на ромашках, и полагал, что все к нему вечно только придираются и требуют с него, жилы тянут!

Как Квака, например…

Вот и решила Квака, припомнив эту страшную историю со злоключениями Кощеевыми, к Василисе податься. Пусть и ненавистна ей Василиса, но отзывчива и незлопамятна.

Долго топталась Квака у дверей железных каморки Василисиной. Сомневалась. Несколько раз даже порывалась убраться восвояси, но вновь возвращалась. Если и была надежда шкуру починить – так только Василиса помочь могла. И когда решилась наконец войти, то вспомнила: а ключа-то от каморки и нет!

Вот же растяпа зеленая! Нужно ведь было сразу ключ взять. Знала Квака, где он висит – на гвоздике, на почетном месте у Кощея в покоях, да только как туда пробраться?

Расстроилась Квака, видать, не выйдет у нее ничего, но вдруг приметила: дверь-то в Василису темницу приоткрыта!

Волнение охватило Кваку. Неужто Василиска сбежала?! А может, Кощей по рассеянности запереть забыл? Или то подвох какой Василисин?

Опять топталась Квака у двери и никак не могла ни уйти, ни дверь отворить, пока не собралась с духом, глаза зажмурила да и толкнула дверь скрипучую.

Сердце у Кваки прямо колотилось, из груди выскочить собиралось, когда она внутрь каморки темной голову просунула, но ощутила облегчение нежданное: Василиса все также сидела на стульчике у окна, вздыхала всей грудью.

– Чего тебе еще надо, ирод постылый? – откликнулась Василиса на противный скрежет петель, даже не удостоив взглядом вошедшего. – Аль мало еще поизмывался надо мной?

– Я этво, – откашлялась в перепончатую лапу Квака, осторожно вошла и замерла у дверей. – Квак твы твут?

– А тебе чего здесь надобно, мерзость зеленая? – изогнула брови Василиса, обернувшись на знакомый голос, и со стульчика резко вскочила, так, что отлетел стульчик в сторону. – Тоже пришла позубоскалить?

– Не до твого мне? – грустно махнула лапой Квака и глаза отвела.

– Что так? – вздернула подбородок Василиса – не поверила. Да и как двуличной жабе, в самом деле, верить можно было! Сколько уж раз обманами Василису подчивала, начиная с того, как к Кощею проклятущему заманила, и заканчивая последним хитрым договором. – Али вдосталь натешилась?

– Не натешвилась я.

– Еще нет?

– Да не о твом я!

– А о чем же? Опять со своим козлищем плешивым, то бишь сморчком жухлым, гадость какую задумали?

– Ничвего я не задумала, и Кощвей твут ни при чвём, – тяжко вздохнула Квака, широко зоб раздув, и такой тоской на чувствительную Василисину душу от вздоха того пахнуло, что усомнилась Василиса в суждениях своих.

– Случилось чего?

– Случвилось, – осторожно-умоляюще скосила Квака один глаз на пленницу Кощееву.

– Чего ж тебе, жаба ты подлая, не так опять? – уперла руки в бока Василиса.

– Квот чвего! – помявший, Квака сдернула широкие штанишки и повернулась задом к Василисе.