Трижды приговоренный… Повесть о Георгии Димитрове

К вечеру, когда Георгий уже вернулся, пришла Елена Кырклийская. Ее встретили смехом и шутками. Ничто, казалось, не напоминало о шторме, пронесшемся над этим домом. Елена не стала ни о чем спрашивать и не сказала о своей телеграмме, да никто и не говорил о ней. Девушка почувствовала себя хорошо и уютно в комнатке, стены которой были заставлены полками с книгами, а на полу лежали затертые, но чистенькие, выглядевшие совсем по-домашнему коврики…

Не судите строго, если я приведу еще несколько строк из записок Елены Кырклийской:

«Без ведома Димитрова я отправила Любе телеграмму, в которой сообщала, что ей надо немедленно вернуться. Я не объясняла причины. Через несколько дней Люба вернулась. Я пришла снова в их дом, нашла Любу и Димитрова радостными, смеющимися и веселыми»…

Люба принесла чашечки с кофе и, опустившись на свое место рядом с Георгием, со смехом сказала, что Георгий сегодня слишком часто вспоминал Елену. Он стал шутливо оправдываться. Елена ответила тоже шуткой. Весь вечер они непринужденно болтали, смех то и дело раздавался в комнате, и мать даже заглянула к ним, чтобы узнать, почему у них так шумно.

Вечером, когда Елена собралась уходить, Люба сказала:

— Я провожу тебя. Георгий останется, ему еще надо поработать.

Они медленно пошли по темной улице. Люба молчала, устав от болтовни и смеха или задумавшись о чем-то своем. Елена украдкой поглядывала на нее и, наконец, взяв под руку, сказала:

— Ты была такой веселой весь вечер…

— Больше не могу… — тихо сказала Люба. — Нет сил…

— Ты утомилась с дороги, иди спать, — сказала Елена, сжимая ее локоть и пытаясь остановить. — Я провожу тебя обратно к дому.

— Не надо. Мне приятно подышать ночной прохладой.

Они пошли дальше. Елена не решалась нарушить молчание, что-то в голосе Любы останавливало ее.

— Сегодня мне удалось обмануть Георгия, — негромко сказала Люба, — он поверил, что мне стало лучше. Он должен в это верить!

— Я не понимаю, о чем ты? — Елена повернулась к Любе и заглянула в ее лицо, едва определявшееся в темноте ночи. — Люба, — торопливо заговорила опа. — Неужели ты думаешь, что Георгий разлюбит тебя, если ты не будешь казаться веселой? Нет, подожди, не отвечай, — продолжала девушка, — выслушай, что я тебе скажу… — Лицо ее разгорячилось, несмотря на свежесть ночи, голос звенел. — Он не может без тебя жить. Не может! Он был как помешанный. И тогда я побежала на телеграф и послала тебе телеграмму. Какое счастье, когда женщину так любят! Я до сих пор не понимаю, как ты могла уехать от него…

— Хорошо, слушай, — заговорила Люба. — Я хотела, чтобы ему стало лучше. Ты понимаешь?.. Мне казалось, что ему будет спокойнее, если я исчезну из его жизни, не буду дергать ему нервы заботами о моем здоровье, своей тоской от безделья, к которому приговорили меня вы, врачи. Как же ты до сих пор не можешь всего этого понять? Ведь ты же врач, ты лучше других знаешь мое положение, тебе известно, каким тяжелым может быть расстройство нервной системы и заболевание сердца. И именно ты меня обвиняешь!..

— Люба, я причинила тебе столько страданий…

— Нет, это я вам всем приношу одни страдания.

— Зачем так говорить! — воскликнула Елена. «Почему я не возражаю ей? — спрашивала она себя. — Я должна крикнуть, что она ошибается, что еще не все потеряно — пусть даже это и не так — и есть надежда на выздоровление. Но почему же я не могу произнести ни единого звука?..»

— Мне не надо было посылать телеграммы? — только и спросила Елена.

— Твоя телеграмма заставила меня понять, что я не перенесла бы его несчастья… — Люба повернулась к подруге и спокойно, точно речь шла о самых обычных вещах, спросила: — Скажи мне, Елена, скажи, как врач, много ли мне еще осталось, как долго я смогу чувствовать себя более или менее нормально? Ты врач и моя подруга ты должна сказать правду.

— Трудно ответить с определенностью, — так же негромко и спокойно, невольно переходя на деловой тон, каким заговорила Люба, произнесла девушка. — Одно можно сказать точно: чем меньше ты будешь волноваться и умереннее будет режим, тем лучше. Большего ни один врач не сможет сказать.

— Умеренный режим! — В голосе Любы прозвучала горькая усмешка. — Ты не поняла, Елена. Я хочу знать, на сколько меня хватит, если я буду жить, как прежде, жить той жизнью, какой живет Георгий.

— Что ты задумала? — сразу охрипшим голосом спросила Елена. В одно мгновение она все поняла: поняла, почему Люба вернулась, почему весь вечер шутила и смеялась и почему сейчас говорит суховатым, деловым тоном человека, который пришел к твердому, окончательному решению.

— У меня нет другого выхода, — спокойно сказала Люба. — Мой отъезд был ошибкой. Пусть лучше я проживу немного, но проживу по-настоящему. Да, у меня нет другого выхода.

Они пошли дальше обнявшись, как две сестры, и долго молчали, думая об одном и том же.

— Ты можешь выйти из строя, — наконец заговорила Елена, тщательно подбирая слова и стараясь оставаться спокойной, — …выйти из строя еще прежде, чем наступит окончательная развязка. Ты понимаешь, что это значит?