Трижды приговоренный… Повесть о Георгии Димитрове

Незадолго до отхода поезда в вагой вошел полковник и, увидев раненых солдат, с грубой бранью накинулся на них. Солдаты возражали ему. Заступаться за них было опасно, это лишь еще более обозлило бы полковника, и он мог жестоко расправиться с ранеными. Спасая их от расправы, Георгий сказал проводнику вагона, что он должен правильно указывать места пассажирам.

Полковник резко бросил Георгию:

— Кто вы такой, чтобы вмешиваться в работу кондуктора?

— Я народный представитель, — ответил он, поворачиваясь к полковнику, — и не только имею право, но и обязан вмешиваться. Солдат и инвалидов ругают за чужую вину.

— Молчать! — закричал полковник, теряя власть над собой. — Я не позволю вам… — Он стал нервно расстегивать кобуру револьвера.

Георгий не двинулся с места:

— Если бы такая храбрость была проявлена в бою, ее бы оценили по достоинству.

Полковник опомнился, оставил кобуру, вытащил из кармана не первой свежести платок — видно, полковнику тоже досталось в дороге — вытер разгоряченное лицо.

— Что вы, штатский, знаете о фронте! — воскликнул он с горечью и раздражением. — Почему я должен сражаться, защищая отечество, стрелять и убивать врагов и требовать выполнения воинского долга с этих скотов, — он кивнул в сторону, где стояли скрывшиеся уже солдаты, — а вы, депутаты, в это время богатеете на теплых местечках и подрываете дисциплину!

— Вы оскорбляете человека, которого совершенно не знаете, — сказал Георгий. — А что касается дисциплины… Ее больше невозможно поддерживать криком, руганью или оружием. Это уже ясно всем.

— Господа офицеры, — сказал полковник, обращаясь к стоявшим в вагоне военным, — прошу вас быть свидетелями: этот человек подрывает дисциплину среди военнослужащих.

Поезд уже давно мчался. Ночью на остановке Горно-Оряховская военный комендант со слов полковника составил акт на Димитрова.

После всей этой истории у Георгия созрело твердое решение найти способ проникнуть на фронт, к солдатам. Они стали совсем не такими, какими были в начале войны, из-под ног офицеров уходила почва. Этот план удалось осуществить лишь после Октябрьской революции, во время недавней поездки в Ксанти и Драму. И вот теперь эта повестка…

Полицейский, принесший повестку, невысокий, в мешковато сидевшей военной форме, сказал, что Димитров должен немедленно явиться к военно-полевому следователю. Они стояли во дворике около дома. Георгий перечитывал повестку, весь напрягшись, сжав губы, опустив лобастую голову.

— Надо здесь расписаться, — добавил полицейский, вытаскивая из-за пояса замусоленную книжку и протягивая ее Димитрову.

Георгий молча, с хмурой прищуркой, взял книжку. Пока он искал графу, где следовало расписаться, к полицейскому подошла мать в своем черном платке и, поклонившись, сказала:

— Господин полицейский, наверно, вам придется еще много ходить по домам. День будет жарким, можно устать. Выпейте у нас чашечку кофе.

— Нет, нет мне незачем кофе! — как-то испуганно пробормотал полицейский, засовывая книжку за пряжку пояса. — Ты, мать, лучше скажи своему сыну, чтобы он побыстрее собирался.

— Почему же не выпить чашечку кофе? — сказала баба Параскева. — Ваша мать, господин полицейский, наверно, была бы рада, если бы узнала, что ее сына угощают. Когда я предлагаю вам кофе, я думаю, что и моего сына где-нибудь также встретят по-человечески. В этом нет ничего плохого.

— У меня давно уже нет матери, — буркнул полицейский. Не поднимая глаз, он повернулся и торопливо пошел к воротам.

Когда он ушел, Параскева сказала:

— Разве его мать могла подумать, что он станет полицейским? — Поджав губы, она с горечью покачала головой. — Мать хотела, чтобы сын не делал зла. Другого она не могла желать, я по себе знаю…

Георгий сказал с раздражением:

— Кого ты захотела угощать, мама!

— Не сердись, Георгий, я подумала, что если я угощу полицейского, то и он будет лучше относиться к тебе.

Георгий подошел к матери. Маленькая, с острыми, сухонькими плечами, она ласково, снизу вверх смотрела в его потеплевшее, утерявшее напряжение лицо.

— Ты ничем не разжалобишь этих людей, мама. Она живо спросила:

— А ты видел, как потемнело его лицо, когда он сказал, что у него нет матери?

— Твое горе, мама, больше достойно уважения и сострадания.

— Я никогда не думаю о себе, сынок, — сказала мать. — Мне хорошо, когда хорошо вам, моим детям, и плохо, когда плохо вам… Ты сердишься на меня, а я только подумала, что, если я угощу этого человека, тебе будет лучше там…

— Мне никогда не может быть хорошо у них, — сказал, нахмурясь, Георгий. — Да к тому же ничего не зависит от него.

Не медля, Георгий выступил с решительным протестом в Народном собрании против нарушения военными следственными властями болгарской конституции. Он добился отмены ареста до начала судебного процесса…