Тризна

Постоял со слезами на глазах, да еще и водитель харкнул по-мамбетовски, как в старое доброе время, – я его чуть не расцеловал. Но худенькая доценточка, которую приставили меня сопровождать, отозвала его в сторонку и что-то ему выговорила по-казахски. В нее я просто влюбился – в ее интеллигентную изможденность: наконец-то и мы, казахи, научились утонченности.

И в отеле – этакое трехэтажное яйцо Фаберже – все тоже было по высшему европейскому разряду, хотя за окном сияли какие-то новые эмираты. И шведский стол был не хуже шведского. Только с примесью национального колорита – айран, кумыс и баурсаки, это такие пончики из кислого теста, их у нас называли бурсаки. Я всех этих диковатых деликатесов тоже отведал со слезами на глазах. А потом еще целый день «бешбармачил» – приемы, фуршеты, ужин в саду под сенью небоскребов, в общем, Бернард Шоу в Стране Советов. Народ страдает, а я роскошествую с начальством. Да, я не видел ни чабанов, ни горняков, что в аулах делается, не представляю. Вряд ли, правда, они особенно умирают с голода, иначе бы властолюбцы об этом звонили на весь мир, они любят себя выдавать за народных заступников. Русских там тоже превратили в евреев – отодвинули от власти на технические должности, что лично для меня идеальный вариант. Тем не менее, я все-таки готов и по поводу мамбетов, и по поводу русских делать грустное лицо, как это делают наши американские партнеры – вот, пожалуйста, я скорблю. Но волновало меня совсем другое: в преподавателях, в министрах, в студентах не было НИ МАЛЕЙШЕЙ ВТОРОСОРТНОСТИ. А если ее нет в аристократии, значит, скоро не будет и в массе. И это главное: ощущение второсортности единственное, что может убить народ.