Тризна

– Ты даешь мне то, чего тебе все равно некуда девать – избыток любви. А взамен требуешь то, чего у меня нет. У меня давно уже нет любви ни к кому, я сыт любвями по горло. Мне требуется только тепло и дружба, и я готов был тебе их тоже дарить. Дружба дает, что может, и берет, что дают, а любовь норовит все сожрать.

Он говорил, не отводя от нее безжалостного взгляда, но лица ее не видел. И даже когда прощался, так ее и не разглядел.

В последний, правда, миг ему показалось, что до нее что-то дошло. Но она тут же спросила затравленно:

– Что, к своей черно-белой пойдешь?

– Куда ж еще, больше мне пойти не к кому.

Безнадежно, до нее не достучаться.

Было все очень просто, было все очень мило, пока в который раз не пришла любовь, чтобы все испоганить. Но, слава те, Господи, наконец-то развязался.

Следы земли на брюках были почти незаметны. Он уже выбрался из подводного царства осьминогов, крабов и акул и осторожно, шаг за шагом двигался к метро вдоль длиннейшей стеклянной витрины, нарезанной нескончаемой чередой вывесок.

РИВ ГОШ, KFC, БУРГЕР, КЕБАБ, РЕМОНТ ПЛАНШЕТОВ, GOLFSTREAM, 585 GOLD, ВТВ, LADY SHARM, МТС, МАГНИТ, ТЕРВОЛИНА, ЕВРОБУВЬ…

И в довершение огненные письмена: SEX SHOP 24 ЧАСА…

Целых 24 – куда столько? Он чужой на этом празднике жизни.

Да и в своем доме он чужой, но он уже научился обходить его ранящие выступы. Нельзя заходить в комнату сына, даже на дверь лучше не смотреть. На дверь жены смотреть можно, но заглядывать туда ни в коем случае нельзя – только лишний раз убедишься, что тебе в ее мире нет места, ибо ты не только не пал за Родину, но даже и не выказал к тому ни малейшей охоты. А стены ее сплошь оклеены фотографиями безымянных героев, которым она возвращает имя и фамилию.

И ведь как она его любила когда-то, приближение его неотступной спутницы – тоски замечала раньше, чем он сам: «Что-то вид у тебя треугольный, ну-ка, щечки взобьем!» И начинала парикмахерскими пошлепываниями снизу вверх взбивать его щеки, пока он не начинал улыбаться.

А теперь фотографии мертвых для нее важнее живых.

У него же в комнате всего одна фотография, та самая черно-белая и плоская его любовь. На случай, если Светка – хотя какая она теперь Светка! – вздумает поинтересоваться, он решил выдать ее за Эмму Нетер, ухитрившуюся вывести законы сохранения из однородности-изотропности пространства. Но жена во время редких визитов никакого интереса к его единственной сказке не выказывала. А ему хотя бы есть с кем перекинуться словцом. Он иногда сочинял целые письма своему тайному другу. И самое сладостное в них было то, что можно было не притворяться хуже, чем он есть.

Грудой дел, суматохой явлений день отошел, постепенно стемнев. Двое в комнате, я и Лена – фотографией на белой стене. Маяковский не мог отойти ко сну, не побеседовав с Лениным, а я беседую с тобой.