Трофей

– Докладываться! – напомнил о своем присутствии Степан. Но на него никто не взглянул. Ратники стояли насупротив друга и яростно сжимали кулаки, готовые наброситься. Боевые кони нетерпеливо топтались на месте, чутко ожидая команды от всадников. Они злобно косились друг на друга, прижав уши и оскалив зубы, недоумевая чего же тянут люди.

– Аз честь дворянскую блюду, – выкрикнул в лицо обидчика Хлебалов.

– Нет чести у опричников! Не было – и нет! Мой древний род под корень извели! Порушили, осквернили. Аз один из Лыковых уцелел. Да и то в кабале холопской!

Хлебалов прищурил глаза, всматриваясь в ненавистное лицо. Никакой жалости или сочувствия он к десятнику не испытывал. В последние годы многие дворяне оскудевали, не могли нести за свой счет государевой службы и шли в боевые холопы, к другим более удачливым дворянам. Многие роды Кирилл зарил и сам, в славные годы опричнины. Но, видимо, пришел и его черед. Теперь он на себе испытал тяжесть и несправедливость кабальной зависимости от московского господина.

Теперь он боевой холоп московского дворянина Рогова. Он, верный пес великого князя, знавшийся с первыми людьми московскими, ходивший в парче и бархате. Теперь в кабальной десятирублевой зависимости от господина. Носит грубую солдатскую одежу и старый доспех, тягиляи и шапку железную.

А все этот Оладьин – будь он неладен!

В 1575, когда того только поставили в их город вторым воеводой, а Хлебалов только что выкупился из плена, они успели полаяться. Кирилл высказал все, что думает о бегстве под Коловертью и оставлении сотни. Воевода обиду стерпел, но ответил по другому. В августе устроил смотр. Хлебалов, издержавшийся на выкупе, не смог представить требуемого числа вооруженных воинов. Окладчики покивали головами и сообщили, что напишут сказку в Разряд, а Оладьин, "по старой дружбе", присоветовал ехать с челобитной в Москву. Кирилл поверил, поехал. И только в Разряде узнал, что Оладьин представил его ослушником государевой воли. Дескать второй воевода отдал приказ о направлении Хлебалова на заставу, но тот не явился на смотр. Кирилла посадили в тюрьму, назначили сыск. Началась тяжба, вытянувшая из него последние средства на посулы и подарки.

В конце концов, его объявили нетчиком. Окладчики и городовые дворяне бывшего опричника не поддержали. В долг никто не дал, в Разряд отписали, что он "неконен, нелюден и неоружен". Сочинили сказку и объявили челобитную подложной, а Хлебалова от службы бегающего. Вотчины его лишили, о чем в разрядной книге сделали запись. А виной тому его злой язык, упрямство и гордыня.

Теперь, все что оставалось – добыть воинской славы! Получить вотчину за службу. Спасти от смерти голову или воеводу – и получить награду. Или же заполонить воеводу вражьего – и получить выкуп. Ну или прославить себя героической смертью в бою.

Да где тут ратной славы добиться, когда две недели сидишь в лагере без дела.

Да еще и десятник лютует, возлагая на Хлебалова все несчастия своего рода.

Как подтверждение этой мысли, Лыков желчно высказался:

– Твой брат-опричник руку к сему приложил. А может ты сам ругался над сединами отца моего?

Кирилл злобно оскалился:

– Царской воле перечишь?

– Я служу государю верой и правдой, как и все мои родичи! На том месте, где его воля меня поставит. Но порочить Лыковых изменой не позволю!

Ярость клокотала внутри, стремясь вырваться. Но здравый разум начинал пробуждаться, ставя на место эмоции и чувства. Хлебалов был псом государевым пять лет. Навидался дворян, да бояр родовитых – земли русской благодетелей. Какими чванливыми, да надменными они казались, пока опричники не входили в их хоромы, неся весть об опале царской. Как те же древние бояре валялись в ногах, да умоляли о пощаде, сулили подарки несметные, да торговались за животы свои. Все они думали лишь о себе, готовые отречься от всех, согласные предать и оболгать любого.

Но видел Хлебалов дворян и бояр иного рода. Те стояли в оборванных рубахах, босые, избитые, но гордо глядели на жгущих их хоромы и разоряющих их запасы опричников. Такие клялись в верности государю, не поносили его псов, не соглашались ручаться в подложных грамотах. Такие и на смерть шли, утверждая верность своего древнего рода великому князю и земле русской.

В груди шевельнулось забытое чувство уважения и восхищения. Хлебалов поглядел на Лыкова другими глазами. В десятнике чудилось родство с той второй категорией служилых людей, доказывающих верность самодержцу не словом, а делом. А Лыков и был таков: он, потомственный дворянин, служит десятником боевых холопов московского господина. Исправно несет эту службу, а не отлеживает бока с другими командирами.

Ведь Хлебалов и сам, будучи командиром десятка и полусотенным головой, не упражнял так своих солдат в походе. А ведь те были вояками от рождения, родовыми дворянами, приученными к государевой службе. Лыков же сверх необходимого возился с тяглыми мужиками, порученными ему господином. Чтобы те уцелели в бою, принесли богатые трофеи хозяину и славу государю.