Трофей

Хлебалова пробил озноб. Не от стоящего две недели мороза, не от усталости и голода, не от вида раскиданных взрывом трупов, а от понимания правоты слов боевого товарища. Федот восемь лет отслужил при пушке. Был контужен, оглох. Оттого всегда говорил громко. Глухой заряжающий сгодился бы в пищальном наряде и далее, но при ранении Федот упал на раскаленный пушечный ствол и спалил левую руку. Руку сохранить удалось, но действовать ей он мог лишь с ограничениями, хотя даже так, рогатиной орудовал лихо. Такой вояка в пушкарском наряде оказался не нужен, а для службы боевым холопом сгодился, став ратником Федотом-пушкарем. Но пушкарское дело Федот не забыл. И то, что говорил сейчас, являлось словами знающего человека. Рвались пороховые (зелейные) запасы.

Грохнул еще один взрыв, затем еще и еще. Земля заколебалась. Прижавшиеся к ней всем телом ратники пропускали эту дрожь через себя и усиливали собственным страхом. Комья мерзлой земли начали долетать до них. Со стороны разрывов, вглубь укрепления, в отчаянной попытке спастись, бежали воины.

Обстрел русских позиций усилился. Ядра и картечь черным роем неслись на укрепление, взрывая насыпи и оборонительные щиты. Впиваясь в податливую человеческую плоть. Ответный огонь звучал не дружно и не убедительно.

– Братцы, штож это?! – воскликнул Филипп, и зашелся надрывным кашлем.

Мимо промчался на вороном коне сотенный голова Ипатов. Сквозь грохот пальбы и взрывов прогремел его грозный рык:

– Смотри у меня! Караул не покидать. Ждать стрельцов. И на приступ!

Передав приказ, голова ускакал в глубь укрепления. В след ему гулко грохнуло со стороны ближайшего пищального шанца. Вверх взметнулись доски. Небо лизнули острые, как молнии, языки черно-красного пламени. Повалил густой дым. Вновь взрыв. И еще один. Из пушкарских окопов послышались отчаянные крики боли и ругань.

Взрывы гулко отдавались над полем. Одна за одной рвались пороховые бочки. Каленые ядра из шведских мортир раз за разом достигали зелейных схронов русских пушкарей. Укрепления потонули в густом сизом тумане. Лишь яркие огненные вспышки взрывов разрывали нависшую над укреплением дымовую завесу. Лишь горящие, почерневшие доски, взметаемые вверх, можно было разглядеть со стороны. Стоны раненых и крики зазвучали громче. Смятение усиливалось. А разрывы стали чаще и интенсивнее.

Ворота крепости растворились. В поле, развернув знамена, вылетела сверкающая кавалерия. Хлебалов поглядел вправо, затем влево. Туда, где должны стоять отряды дворянской конницы. Вот шанс сшибиться со шведами в открытом бою! Шанс выбить дух из прячущегося за неприступными стенами неприятеля. Но русские всадники не показались.

Хлебалов привстал. Для чего их спешили? Где их боевые кони? Что медлят воеводы?

Сиротливо пальнула пушка из разрушенного шанца. Ей вторила другая. Нестройно выстрелили затинные пищали. Несколько шведских всадников рухнули, сбив уверенный ход соседей. Но волна, закованных в сталь воинов, продолжила неумолимый ход. Грозный и смертоносный.

Из ворот крепости небольшими отрядами выбирались пикинеры и аркебузиры.

На русских позициям бушевал пожар, смятение и бездействие.

8

Первым опомнился Лыков:

– Передать десятку слева и справа: мы отходим за шанец!

Находившийся крайним слева Игнат, пригибаясь побежал вдоль щитов в сторону соседнего десятка. Крайний справа растворился в клубах дыма в противоположной стороне.

Хлебалов взглянул на Лыкова:

– Пошто приказ рушишь?

– Сейчас рванет! Уходим!

Десятник глядел без гнева, во взгляде сквозило беспокойство.

– Сотенный приказал держать шанец! – не унимался Кирилл.

Лыков взглянул на Хлебалова прямым и открытым взглядом. Каждый из них хорошо понимал, чем грозит уход с рубежа обороны.

– Мои люди – важнее! – решительно заявил Лыков, и побежал вдоль залегшего за насыпью десятка.

Хлебалов изумленно поглядел в спину удаляющегося командира. В случае уничтожения шанца врагами, ответственными за поражение сделают несдюжевших ратников. В первую голову десятников и пятидесятников, как не смогших удержать бегущих от врага воинов. Такой проступок поставит крест на службе Лыкова. А может даже лишит того жизни – ведь воеводам нужны будут козлы отпущения. И, в такой ситуации, Хлебалов может облегчить высоким командирам поиск виновного. Он собственными ушами слышал приказ десятника. Слышали и другие. И такая его “помощь” воеводам, если правильно договориться, сулит награду. Не этого ли он хотел?

Ну что ж, посмотрим ещё кто кому пульнет в спину! Али клинок промеж лопаток подоткнет!

Хлебалов криво усмехнулся, но затем вспомнил лицо десятника. По глазам Лыкова он видел, что тот осознает, чем грозит такое его решение. И командир шел на этот риск, ради одного: сохранить жизни солдат. Возможно, ценой собственной.