Троя. Величайшее предание в пересказе

Фетида услышала неистовые рыданья сына и явилась из океана утешить его. Но втуне.

– Я утратил волю жить дальше, – проговорил он. – Если не убью Гектора в отместку за Патрокла, незачем жить мне.

– О, сын мой! – воскликнула Фетида. – Предначертано, что за гибелью Гектора твоя последует тотчас же.

– Тогда пусть я и умру тотчас!

– А как же Агамемнон?

– Плевать. Что мне сокровища, что Брисеида, что честь или что угодно еще в сравнении с тем, кого любил я крепче и пуще всего, – с возлюбленным моим единственным Патроклом? Патрокл, о, Патрокл!

И Ахилл бросился ничком в грязь и отчаянно взвыл.

Тем временем битва за тело Патрокла бушевать не прекращала. Трижды Аякс и Эант отгоняли Гектора, но в четвертой атаке он бы победил, если б Гера не отправила радужную вестницу олимпийцев Ириду к Ахиллу, чтобы подал тот знак о своей готовности сражаться вновь. Пусть и не было на нем никаких доспехов, одного его вида – когда стоял он во весь рост на берегу, окутанный неземным светом, – и его пронзительного боевого клича оказалось достаточно, чтобы рассеять троянцев. Трижды Ахилл подал свой боевой клич. Троянцы и даже их кони преисполнились ужаса. Торжествуя, ахейцы принесли тело Патрокла в свой лагерь.

Но Гектор ничуть не собирался отступать – он попытался догнать греков. Его друг ПОЛИДАМАНТ призвал его не спешить опрометчиво[150].

– Ахилл вернулся в бой, мой царевич. Нам следует укрыться за городскими стенами.

– Ни за что. Мы побеждаем, Полидамант! Истекло время таиться, словно перепуганные узники в городе. Мы более не уйдем за реку. Встанем лагерем на равнине и завтра бросимся в последний приступ на греческие корабли. Мы обратим их в бегство! Я чую это.

Всю ночь ахейцы оплакивали утрату Патрокла, погребальные песнопения заводил сам Ахилл.

Меж тем на Олимпе мать его Фетида навестила Гефеста с мольбою выковать сыну новый доспех.

– Завтра ему воевать неизбежно, молю тебя, Гефест, ради любви ко мне, ему нужен наилучший доспех из всех, какие видывал белый свет. Потрудишься ли ты ночь напролет у себя в кузне? Ради меня?

Гефест был женат на Афродите, конечно, а та встала на сторону троянцев, однако кузнец, как и Зевс, обожал Фетиду и многим был ей обязан[151]. Родив Гефеста, своего первого сына от Зевса, Гера бросила на него всего один взгляд – на смуглого, косматого и уродливого Гефеста, отнюдь не сиятельное богоподобное дитя, на какое рассчитывала, – и швырнула его с Олимпа[152]. Пусть и бессмертный, младенец Гефест, возможно, не дотянул бы до зрелых лет и своего божественного положения, если б не спасли его Фетида и морская нимфа Эвринома и не забрали на остров Лемнос, где он и вырос. Там же и обрел он свои несравненные навыки кузнеца и искусника.

Гефест сердечно обнял Фетиду и засеменил к кузне. Всю ночь простоял он у горнила. Еще до первого румянца зари он создал то, что многие считают его шедевром, – щит Ахилла. Пятислойный – два слоя бронзовых, два оловянных и один, посередине, из чистого золота. На сверкающей поверхности, отделанной по кромке бронзой, серебром и золотом, он изобразил ночное небо – созвездия Плеяд и Гиад, Большую Медведицу и Охотника Ориона. Изысканно отчеканил там же целые города, а в них – свадебные пиры, базары, музыку и танцы. Изумительно подробно изобразил он армии и войны; стада, виноградники и нивы. Вся человеческая жизнь под небесами. К рассвету закончил он и смог поднести Фетиде не только щит, но и шлем из четырех пластин с золотым гребнем, сверкающую нагрудную пластину и, чтобы защитить ноги от колен и ниже, блестящие поножи из легкого, гибкого олова. Ничего прекраснее ради смертного человека не создавалось от начала времен.

В то утро Ахилл воздвигся на берегу и испустил свой пронзительный сокрушительный боевой клич – разбудить мирмидонян и всех воинов ахейского союза.

Вот тут и встали лицом к лицу наконец они с Агамемноном – на виду у Одиссея и всех греческих военачальников.

– Стоило ли оно того, великий царь? – вопрошал Ахилл. – Все эти смерти из-за нашей гордыни? Довольно. Поступлюсь я яростью своей.

Агамемнон же вместо того, чтобы склонить голову и обнять Ахилла, разразился путаной речью в собственное оправдание. Зевс наслал на него безумие, отнял у него способность судить здраво. Не было в том его вины. Он повторил предложение, от которого Ахилл уже отказался.

– Прошу тебя, забери Брисеиду, забери все сокровища, какие хочешь. Когда все закончится, возьми мою дочь себе в жены.

– Ничего не желаю – лишь сечи и мести, – отозвался Ахилл. – Я поклялся не есть и не пить, пока гибель моего Патрокла не станет отомщена, а Гектор не падет в пыль, истекая кровью.

– И очень похвально, – молвил Одиссей. – Но не кажется ли тебе, что, пусть сам ты откажешься, твои мирмидоняне будут сражаться лучше со славной трапезой в животе?

Как бы неромантично ни прозвучало, Ахилл узрел справедливость в этом очень практичном предложении.

Брисеида, отпущенная Агамемноном, пришла к Ахиллу в шатер. Увидев там истерзанное тело Патрокла, она сокрушилась и пала на него, обливаясь слезами.