Троица: Будь больше самого себя. Книга для интеллектуального меньшинства

Вы будете, в некотором смысле, напоминать собаку, которая «всё понимает, но сказать не может» (или, если угодно, как «правое полушарие» по Майклу Газзанига). А вот «кон­структор» сможет свою структуру сформу­лировать, и это часто оказывается очень важ­ным достоинством его модели реальности.

В конце концов, наши модели реальности всегда остаются лишь её моделями, и ни­какое «полное совпадение» или «истина», разумеется, невозможны. Да и модель созда­ётся не ради неё самой, а ради того, чтобы мы, с её помощью, достигли желаемых ре­зультатов.

Вот и получается, что есть ситуации, в ко­торых модели, основанные на бинарном ко­де «чистых дефиниций», которые строит «конструктор», работают идеально и дают выдающиеся по точности предсказания.

Но есть и другие ситуации, где подход «цен­триста» , усматривающего в реальности «сущ­ности» (пусть и не существующие на самом деле, но позволяющие организовать целост­ности), окажется куда более эффективным.

Хорошим примером, кстати сказать, может быть квантовая физика, в которой одна и та же, по сути, проблема предсказания пове­дения частиц «конструкторски» решалась Вернером Гейзенбергом (методом матрич­ной механики), и «центристски» - Нильсом Бором (квантовая теория спектра, принцип соответствия, принцип дополнительности и т.д.).

Создавая матричную механику, Гейзенберг, по сути, отказался от всяких попыток по­нять, как именно устроен квантовый мир. Он сосредоточился на абстракциях очень высокого порядка, которые не позволяют нам вообразить реальность квантового ми­ра, но дают возможность эффективно рас­считывать поведение частиц.

В отличии от него, Бор не оставлял попыток усмотреть «сущность» квантового мира, по­нять поведение материи на квантовом уров­не. Он как бы по­стоянно спраши­вал себя: факты говорят то-то и то-то, каким дол­жен быть кван­товый мир, что­бы все они смог­ли расположить­ся в большом, целостном пазле? Возникающие таким об­разом интуиции позволяли ему делать пред­

положения, которые двигали теоретичес­кую физику вперёд.

Таким образом, сочетание подходов «цен­триста» и «конструктора» приводит к ра­дикальному увеличению сложности мен­тальной модели, которую мы создаём для картирования того или иного аспекта ре­альности. Но именно эта сложность моде­ли и ведёт к увеличению её эффективности, прогностической мощности.

Каковы принципы этой сборки, учитываю­щей ментальные модели, созданные столь разными способами? Попробуем ответить на этот вопрос после того, как рассмотрим третий возможный тип сборки, реализуемый «рефлектором».

Ценность рефлектора

На вид мы все не такие, как на самом деле. ОСКАР УАЙЛЬД

Для того, чтобы уяснить ценность и значе­ние третьего типа мышления или, иначе го­воря, ещё одного типа сборки интеллекту­альных объектов, нам необходимо погово­рить о «декоративных» вещах.

Общий принцип эволюции гласит: никакой признак не сохраняется во времени просто так. Если некий вид животных как-то, в ка- ком-то направлении меняется, то эти изме­нения данным животным зачем-то нужны, они дают им какие-то конкурентные преи­мущества.

«Естественный отбор» словно бы пропуска­ет биомассу жизни через своеобразное сито, обеспечивая, таким образом, усиление важ­ных для выживания особей признаков. Не­конкурентоспособные формы просто отбра­сываются за ненадобностью.

В результате долгих полевых исследований и проведенных в связи с ними ментальных реконструкций данный факт приобрёл для Чарльза Дарвина характер самоочевидного. Но вот те самые павлиньи хвосты...

Действительно, с точки зрения естествен­ного отбора, павлиний хвост - это какой-то оксюморон, совершенно бесполезная и да­же вредная для выживания особи штука. При­чём это павлинье чудачество не единично, и это уж вовсе не тот «случай, который под­тверждает общее правило».

Есть ещё необъяснимая с точки зрения естес­твенного отбора вычурная, многоцветная рас­краска насекомых, сложнейшее пение птиц или, например, огромные рога у лося. За­чем им всё это, столь затратное с точки зре­ния эволюции, и абсолютно бесполезное ка­залось бы роскошество?

Впрочем, есть и ещё один фактор - половой диморфизм.

Если вы обнаружите некую странность в ана­томии и внешнем облике представителей какого-то биологического вида, но она будет одинаково присуща как самцам, так и самкам, то вы, скорее всего, без труда найдёте этому признаку разумное объяснение с точки зре­ния естественного отбора.

Но вот если «странности», проявляющиеся как правило избыточностью, вычурностью и рискованностью, принадлежат представите­лю лишь одного из полов, то естественный отбор тут очевидно ни при чём. Так у Чарль­за Дарвина и возникла идея второй движу­щей силы эволюции - «полового отбора».