Троицкие сидельцы

Степа по лесенке влез на стену против Ваньки. Внизу метался Гаранька, он подносил и подавал наверх доски, жерди. Вот снизу подали две слеги, сбитые под тупым углом при помощи косячка. Их подняли кверху и прибили к углам избы. По самому верху положили стреху. Вдоль и поперек крыши укрепили тонкие жерди, и кровля была почти готова, оставалось покрыть ее дранкой или соломой.

— Ну, дети мои кроткие, сотворили жилище добротное, — удовлетворенно сказал Афоня Дмитриев, расправляя непривычные к труду, усталые плечи. Петруша Ошушков что-то невнятно забормотал, шлепая толстыми губами, неразборчиво, словно бы про себя.

— Чем ты обижен, Петруша, — спросил его Афоня.

— Я говорю, больно быстро все сделали, да небось непрочно: ее тронь, а она и того, повалится.

— Ах вон оно что! Повалится!

— Стены, не говорю, может, и постоят с годик, крышу снег должон провалить, слабая она.

Афоня укоризненно покачал головой.

— Голова у тебя слабая, вот что плохо!

— Ты меня не трожь, расстрига окаянный, а то осерчаю, знаешь.

— Не кипи, самовар, расплавишься. А ежели я залезу на крышу, тогда как заговоришь? — спросил Афоня.

— И лезь хоть на стену, мне-то что.

— А на спор? Не провалится, на своем горбу повезешь меня до Красных ворот, а провалится, я тебя.

Поспорившие ударили по рукам, и Афоня бодро полез по лестнице наверх. На кровле он осторожно распластался, благополучно долез до конька и уселся там с победоносным видом. Кровля тряслась и скрипела.

— Ну что, Петруша, приготовляй спину! — закричал Афоня, нащупывая ногой, обутой в сапог, жердь потолще. Он оторвал руки от опоры и, балансируя, закачался на ногах. — Во, гляди, на ногах стою, а хоть бы что!

Однако он все же перестарался: жердь предательски треснула под ногой, он качнулся сначала влево, потом вправо, присел, теряя равновесие, кровля затрещала, все ахнули и не успели опомниться, как Афоня исчез, провалившись сквозь кровлю.

Все вбежали в дверной проем в стене. Афоня висел на руках, а его рубаха зацепилась за жерди кровли и задралась; под рубахой обнаружились старенькие, дырявые портки, заправленные в сапоги.

— Ребятки, помогите слезть, руки устали, не держат, — жалобно попросил Афоня, и в ответ ему раздался оглушительный хохот.

— О-хо-хо! — захлебывался Степан, держась за голову, на которой красовалась похожая на недопеченный блин красная шапочка. — Висит! А-ха-ха!

— И головы не видать!

— Болтается, как пугало!

— Подрыгай, подрыгай ногами-то!

Даже Никон Шилов улыбался.

Афоне было не до смеху.

— Нашли потеху — человек задыхается! — укорял он друзей. — Ежели отпущусь — воротник удавит. Воротник расстегните!

Степан внял его мольбам. Он влез наверх, лег на кровлю и расстегнул ворот Афониной рубахи. Уставший висеть Афоня приготовился прыгать.

— А далече до земли-то будет, ребятушки? — вопрошал он, болтая ногами.

— Да нет, полсажени, не боле! Прыгай смело!

— А камня там нету?

— Нету!

Афоня отпустил руки и свалился на землю, оставив рубаху на кровле. Новый взрыв хохота сопровождал его короткий полет.

Одинокий удар сполошного колокола оборвал смех. Все молча переглянулись.

— Случилось что-то, — озабоченно сказал Мишка. — Бежим на стены! Афоня, одевайся, хватит народ смешить!

Они побежали к крепостной стене. Поднимаясь по каменным узким ступенькам вверх, стрельцы видели, как напряженно изготовились к бою пушкари около тяжелых, на станинах, пушек подошвенного боя и на втором ярусе, около настенных пушек. На третьем ярусе, на галерее, которая тянулась вдоль всей крепостной стены, столпился народ. Но было тихо. Не стреляли и вражьи пушки, установленные в полуверсте от монастыря, в Терентьевой роще и на Красной горе. Около пушек (их успели поставить не больше десяти) суетились вымазанные в грязи канониры, насыпая землю в длинные плетенные из ивовых прутьев корзины без дна. Эти корзины, русские называли их «туры», плотно ставились полукругом перед батареями, образуя прочное укрытие. Для защиты от возможных вылазок троицких сидельцев жолнеры одновременно копали глубокий ров и насыпали высокий вал от Терентьевой рощи до Келарева пруда и дальше до Глиняного оврага; эти укрепления громадной подковой охватывали крепость. По верху вала торчали остроги — заостренные бревна, наполовину врытые в землю.

За первой линией укреплений жолнеры устраивали военный стан в Терентьевой роще — возводили бревенчатые низенькие постройки, рыли землянки. Стан тоже укреплялся рвом и валом с острогами.

— Обложили, как медведя в берлоге, — со всех сторон, — задумчиво произнес Степан.

Тут на холме слева от Терентьевой рощи из-за туров показался белый шар дыма — предупреждающе бухнула пушка. И все увидели трех человек, которые направились по дороге к Красной башне, усиленно размахивая белым флагом над головой.

— Не стрелять! — прокатился по стенам приказ воеводы Голохвастова.

Трое остановились недалеко от башни. Один сделал шаг вперед, взмахнул серебристой сигнальной трубой, звонко протрубил. Усатый грузный мужчина в голубом кафтане подошел еще ближе к воротам башни. В напряженной тишине вдруг ахнул изумленный возглас: