К востоку от дворца многолюдный город Наббан занимал почти весь перешеек, расположившись на холмах, где домам приходилось тесниться, и лишь по мере того, как полуостров становился шире, появлялись луга и фермы Лейкленда. Из известного мира до полуостровного герцогства и окружавших его островов визиты в Наббан сократились, и его правители обратились к собственным проблемам. Но прежде, и с тех пор прошло не так уж много времени, мантия императоров Наббана накрывала весь мир, от соленого Вранна до дальних пределов ледяного Риммерсгарда; в те дни споры Морских Орлов и Пеликанов, ссоры Цапель и Чаек приносили такие награды, которые стоили любого риска.
Эолейр вошел в Зал Фонтанов, где мерцавшие струи воды прочерчивали дуги и смешивались в сияющем тумане под открытой решеткой каменного потолка. Он размышлял о том, осталась ли еще в Наббане воля к сражениям или они смирились с постепенным ослаблением собственного положения, из-за чего провокации Элиаса приведут лишь к еще большей замкнутости герцогства в своей прекрасной и изящной раковине. Где теперь те великие люди, что создавали Империю Наббана из грубого камня Светлого Арда – мужчины вроде Тьягариса и Анитуллиса?…
«Конечно, – думал он, – и еще Камарис – и, если бы он не предпочел служение другим собственному возвышению, он мог бы держать весь мир на своей ладони. Камарис был могучим воином.
Нам ли, эрнистирийцам, о том судить? – размышлял он. – Со времен Эрна Великого какие еще могущественные мужчины рождались на западных землях? Тестейн, отобравший Хейхолт у Сулиса? Может быть. Кто еще? Где Зал Фонтанов в Эрнистире, где наши великие дворцы и церкви?
Но, конечно, в этом и состоит различие. – Он посмотрел мимо фонтанов на кафедральный шпиль Санцеллан Эйдонитиса, дворца Ликтора и Матери Церкви. – В Эрнистире мы не любуемся горными реками и не говорим: как я могу привести их к своему дому? Мы строим дома возле рек. У нас нет безликого Бога, которого они прославляют башнями более высокими, чем деревья Сиркойла. Мы знаем, что боги живут на деревьях и в костях земли, и в реках, что выше любого фонтана, которые мчатся с гор Грианспог.
Мы никогда не хотели править миром. – Он улыбнулся собственным мыслям, вспоминая Таиг в Эрнисдарке, замок, построенный не из камня, а из дерева: дубовое сердце, достойное сердец людей. – На самом деле мы хотим только одного: чтобы нас оставили в покое. И все же после стольких лет завоеваний, быть может, народ Наббана забыл, что за это также следует сражаться».
Покинув Зал Фонтанов, Эолейр из Над-Муллаха прошел мимо двух стражников.
– Проклятый горец, – услышал он, как сказал один из них другому, увидев его одежду и собранные в хвост черные волосы.
– Ну ты же знаешь, – ответил другой, – периодически пастухам нужно спускаться с гор, чтобы посмотреть, как выглядит город.
– …А как поживает моя маленькая племянница Мириамель, граф? – спросила герцогиня.
Эолейра посадили слева от нее, почти в голове длинного стола. Флуирен как недавно прибывший и прославленный сын Наббана получил почетное место справа от герцога Леобардиса.
– С ней все в порядке, миледи.
– Вы часто с ней встречались при дворе Верховного короля? – Герцогиня Нессаланта наклонилась к нему, приподняв изящно нарисованную бровь.
Герцогиня отличалась суровой красотой немолодой женщины, Эолейр не мог представить, какая часть ее красоты была природной, а какая – результатом искусных манипуляций парикмахера, швей и горничных. Нессаланта принадлежала к той категории женщин, которые заставляли Эолейра – как правило, умевшего вести себя в присутствии прекрасного пола – чувствовать себя не в своей тарелке. Она была моложе герцога, но у нее имелся сын, находившийся в расцвете сил. Что здесь истинная красота, а что лишь уловки? Впрочем, какое это имело значение? Нессаланта была могущественной женщиной, и лишь сам Леобардис оказывал больше влияния на дела своей страны.
– Я не часто бывал в компании принцессы, герцогиня, но я несколько раз разговаривал с ней во время ужина, – ответил Эолейр. – Она по-прежнему прелестна, но, как мне кажется, тоскует по Мермунду.
– Хм-м-м. – Герцогиня отправила в рот кусочек хлеба, затем изящно облизала пальцы. – Любопытно, что вы упомянули об этом, граф Эолейр. Я только что получила известие из Эркинланда, что Мириамель вернулась в замок в Мермунде. – Она заговорила громче. – Отец Диниван?
Сидевший недалеко от них молодой священник оторвался от трапезы. Хотя его скальп был выбрит, как принято в монастырях, вьющиеся волосы были довольно длинными.
– Да, миледи? – спросил он.
– Отец Диниван является личным секретарем его святейшества Ликтора Ранессина, – объяснила Нессаланта.
На лице эрнистирийца появилось удивление, и Диниван рассмеялся.