Камарис, которого поразили сила и честь противника, вместо того чтобы на месте его зарубить, приставил Шип к латному воротнику Джона и попросил его обещать оставить Наббан в покое. Джон, не рассчитывавший, что противник окажется столь же милосердным, оглядел поле Нирулаг, на котором увидел лишь своих солдат, немного подумал, а потом лягнул Камариса-са-Винитта между ног».
– Нет! – закричал пораженный Саймон; Кантака подняла сонную голову, услышав его восклицание.
А Бинабик лишь усмехнулся и продолжил чтение рукописи Моргенеса.
– «Теперь уже Джон стоял над поверженным противником, и вот что он ему сказал: „Тебе предстоит еще многому научиться, но ты отважный и благородный человек, и я окажу все возможное уважение твоему отцу и семье, а также позабочусь о твоем народе. И, надеюсь, в ответ ты выучишь первый урок, тот, что я преподал тебе сегодня – и вот в чем он состоит: честь – это замечательная вещь, но она лишь средство, а не результат. Человек, который голодает с честью, не поможет своей семье, король, с честью падающий на свой меч, не спасет королевство“.
Когда Камарис пришел в себя от удивления, он был так восхищен новым королем, что с тех пор стал его самым верным последователем…»
– Почему ты прочитал это мне? – спросил Саймон.
Он чувствовал себя оскорбленным из-за ликования, с которым Бинабик читал об отвратительных деяниях величайшего героя страны… и все же то были слова самого Моргенеса, и, если подумать, они превращали короля Джона в реального человека, а не мраморную статую, вроде святого Сутрина, собиравшую пыль на фасаде собора.
– Мне это показалось интересным, – лукаво улыбнулся Бинабик. – Нет, настоящая причина заключалась в другом, – быстро объяснил он, когда Саймон нахмурился, – правда, я хотел, чтобы ты сделал некоторые выводы, и подумал, что у Моргенеса получится лучше, чем у меня.
Ты не хотел оставлять риммеров, – продолжал Бинабик, – и я понимаю твои чувства – ведь это не самый благородный поступок. А с моей стороны было совсем недостойно оставить мои обязательства перед Икануком невыполненными, но иногда нам приходится поступать вопреки чести – или, как принято говорить, против очевидно благородного… ты меня понимаешь?
– Не до конца. – На хмуром лице Саймона появилась насмешливая, но добродушная улыбка.
– Ах, вот оно как. – Бинабик философски пожал плечами. – Ко мухухок на мик агва ноп, говорим мы на языке кануков; «Когда он падает тебе на голову, ты понимаешь, что это камень».
Саймон стоически принялся обдумывать последние слова Бинабика, а тот начал укладывать свои вещи в сумку.
Бинабик определенно был прав относительно одного: поднявшись на вершину холма, они увидели лишь бесконечные, неповторимые темные пространства Альдхорта – зеленый и черный океан, застывший в момент, когда его волны ударяют о подножие гор. Древнее Сердце походило на море, перед которым сама земля готова отступить.
Пораженный Саймон смог лишь судорожно втянуть в себя воздух. Деревья раскачивались и тянулись вдаль, пока не исчезали в тумане, словно лес уходил далеко за пределы земли.
– Из всех моментов, когда тебе следовало слушать меня очень внимательно, сейчас наступает самый главный, – сказал Бинабик, увидев застывшего Саймона. – Если мы потеряем здесь друг друга, то можем больше никогда не встретиться.
– Я уже бывал в лесу, Бинабик, – проворчал Саймон.
– Только у самого края, друг Саймон. А теперь нам предстоит в него углубиться.
– До самого конца?
– Ха! Нет, это займет месяцы – год, кто знает? Нам предстоит уйти далеко от границы, поэтому будем надеяться, что нас посчитают зваными гостями.
Саймон смотрел вниз и чувствовал, как у него покалывает кожу. Темные молчаливые деревья, затененные тропы, никогда не знавшие и не слышавшие звука шагов… ему вдруг разом вспомнились истории городских и живущих в замке людей.
«Я должен туда войти, – сказал себе Саймон. – В любом случае я не считаю, что лес – это зло. Альдхорт просто старый… очень старый. И с подозрением относится к незнакомцам, во всяком случае, он заставляет меня так чувствовать. Но в нем нет зла».
– Пойдем, – сказал Саймон чистым и сильным голосом, но, когда Бинабик начал спускаться по склону, сотворил знак Дерева у себя на груди, так, на всякий случай, чтобы подстраховаться.
Они спустились по склону и миновали целую лигу заросшей травой равнины, подходившей к опушке Альдхорта, когда Кантака внезапно остановилась, склонив косматую голову набок. Солнце уже успело высоко подняться в небе, миновал полдень, и утренняя роса почти высохла. Когда Саймон и тролль шли к волчице, застывшей точно серая статуя, оба посматривали по сторонам. Однако ничто не нарушало неподвижность, царившую вокруг.
Кантака заскулила, когда они подошли, и склонила голову набок, прислушиваясь. Бинабик осторожно опустил заплечную сумку на землю, постаравшись, чтобы не стукнули лежавшие внутри кости и камни, а потом тоже стал прислушиваться.