– Если вы начнете учить меня магии, – предложил он, – я буду приносить вам каждую неделю один из пирогов Джудит и бочонок Станширского темного из кладовой.
– Вот видишь! – торжествующе воскликнул Моргенес. – Видишь, мальчик! Ты так уверен, что магические трюки принесут тебе власть и удачу, что даже готов воровать, чтобы взятками убедить меня начать тебя учить! Нет, Саймон, я не стану заключать с тобой такую сделку.
Саймон снова разозлился, но сделал глубокий вздох и сильно ущипнул себя за руку.
– Почему вы так настроены против магии, доктор? – спросил он, когда немного успокоился. – Потому что я поваренок?
Моргенес улыбнулся:
– Даже если ты все еще работаешь на кухне, Саймон, тебя нельзя назвать поваренком. Ты мой ученик. И в тебе нет никакого порока – если не считать возраста и незрелости. Ты просто не понимаешь, о чем просишь.
Саймон опустился на стул.
– Я не понимаю, – пробормотал он.
– Вот именно. – Моргенес сделал еще один глоток эля. – То, что ты называешь «магией», на самом деле лишь действие явлений природы, силы стихий, таких, как огонь и ветер. Они подчиняются законам – но их очень трудно выучить и понять. А многим и вовсе недоступно.
– Но почему вы не хотите научить меня этим законам? – спросил Саймон.
– По той же причине, по которой не дам зажженный факел ребенку, сидящему на стоге сена. Ребенок – я не хочу тебя обидеть, Саймон – не готов к такой ответственности. Лишь те, кто в течение многих лет изучают другие предметы и дисциплины, могут начать постигать Искусство, которое так тебя завораживает. Но даже и тогда они не всегда в состоянии справиться с его властью. – Старик снова приложился к элю, вытер губы и улыбнулся. – К тому времени, когда большинство из нас готовы использовать Искусство, мы уже настолько стары, что понимаем – лучше оставить его в покое. А для молодых оно слишком опасно, Саймон.
– Но…
– Если ты скажешь: «Но Прайрат…», я тебя лягну, – заявил Моргенес. – Однажды я уже говорил, что он безумен – или еще того хуже. Прайрат видит только власть, которую дает Искусство, и игнорирует последствия. Спроси меня о последствиях, Саймон.
– А какие послед… – тупо начал Саймон.
– Нельзя использовать силу и не платить за это, Саймон. Если ты украдешь пирог, кто-то другой останется голодным. Если ты будешь скакать на лошади слишком быстро, она умрет. Если ты используешь Искусство, чтобы открыть двери, Саймон, у тебя не останется выбора, когда из них появятся гости.
Разочарованный Саймон оглядел пыльную комнату.
– Зачем вы написали эти знаки над дверью, доктор? – наконец спросил он.
– Чтобы ко
– Я обещаю, доктор. – После слез и криков у Саймона слегка кружилась голова, словно он долго бежал без отдыха. – А что это такое? – спросил он и наклонился вперед, не сводя глаз с золотого маятника.
Моргенес взял его в руки и протянул Саймону, чтобы он мог взглянуть.
– Это перо, – коротко ответил доктор.
Когда Моргенес спрятал блестящий предмет, Саймон успел заметить, что конец золотого пера прикреплен к свитку, вырезанному из жемчужно-белого камня.
– Нет, это ручка, – удивленно сказал Саймон. – Ручка, сделанная из птичьего пера, не так ли?
– Ну ладно, ручка, – проворчал Моргенес. – А теперь, если тебе больше нечем заняться, кроме как допрашивать меня о моих личных украшениях, отправляйся на кухню! И не забудь о своем обещании! Помни о нем!
Возвращаясь в крыло для слуг по окруженному живой изгородью саду Внутреннего двора, Саймон размышлял о событиях этого странного утра. Доктор узнал о письме, не стал его наказывать, не вышвырнул вон с приказом больше никогда не возвращаться. Однако наотрез отказался учить магии. И почему его слова о подвеске с пером вызвали у Моргенеса такое раздражение?
Саймон шел, рассеянно срывая бутоны роз, пока не уколол палец о шип. Выругавшись, он поднял руку – на кончике пальца, точно одинокая алая жемчужина, красной бусинкой выступила кровь. Он засунул палец в рот и почувствовал вкус соли.
В самую темную часть ночи, в переломный момент Дня обманов, по всему Хейхолту прокатился оглушительный грохот. Потревоженные люди проснулись в своих постелях, а колокола Башни Зеленого Ангела загудели в ответ.
Часть молодых священников, с радостью игнорировавших полуночные молитвы в эту единственную в году ночь свободы, попадали со стульев, на которых сидели, пили вино и поносили епископа Домитиса; сила удара была столь велика, что даже самые пьяные ощутили накатившую волну ужаса, словно с самого начала понимали, что Бог рано или поздно выкажет им свое неудовольствие.