Он опустился на усыпанный песком пол туннеля, рыдая от беспомощного, бессильного гнева, его сердце едва слышно билось в этой вселенной черного камня. Мрак душил, давил, не давал дышать.
Саймон ненавидел звук собственных рыданий, трусливое хныканье, с которым никак не мог справиться. Так продолжалось до тех пор, пока его голос не превратился в хриплый скрежет – с ним он мог жить, но только не с сопливым мычанием заблудившегося в темноте Олуха.
Его тошнило, у него кружилась голова, но он вытер лицо рукавом рубашки и тут только почувствовал вес хрустальной сферы, которую Моргенес успел вложить ему в руку. Свет. Доктор дал ему свет. А еще пергаменты, которые давили ему на живот, – последний подарок Моргенеса.
Саймон тряхнул головой, пытаясь избавиться от липкого бормочущего страха. Что сказал Моргенес, когда привязывал блестящую безделушку к тонкой лапке воробья? Будь сильным с этой тяжелой ношей? Почему же он сидит в темноте, скулит и распускает слюни – разве он не ученик Моргенеса?
Саймон поднялся на ноги, голова у него по-прежнему кружилась, его била отчаянная дрожь. Он чувствовал гладкую теплую поверхность сферы под пальцами и посмотрел в темноту, туда, где должны были находиться его руки, одновременно думая о докторе. Как мог старик так часто смеяться, ведь мир вокруг полон скрытого предательства и красивых вещей, внутри которых прячется гниль? Так много тени и так мало…
Перед ним вспыхнула булавочная головка света – крошечная дырочка в скрывавшем солнце покрывале ночи. Саймон потер сферу сильнее, не сводя с нее взгляда. Свет расцвел, заставляя тени отступить; стены туннеля, окрашенные сияющим янтарем, возникли справа и слева, и ему вдруг показалось, что его легкие наполнились воздухом. Он мог видеть!
Короткий восторг испарился, когда он оглядел коридор. На него набросилась такая головная боль, что ему показалось, будто задрожали стены. Туннель оставался невыразительным, одинокая дыра, пробитая под замком, украшенная гирляндами бледной паутины. Позади Саймон увидел перекресток, который успел пройти, зияющий рот в стене, и вернулся к нему. Быстрое сияние хрустальной сферы показало, что там ничего нет, если не считать груды мусора, исчезавшей в темноте, за границей слабого света сферы.
Сколько еще перекрестков он успел миновать? И как узнать, какие из поворотов были правильными? На Саймона накатила новая удушающая волна страха. Он безнадежно один, безнадежно потерян. Ему никогда не найти дорогу обратно к свету.
Саймон Странник, Саймон Олух… семья мертва, друг мертв, и теперь он будет вечно скитаться в темноте…
– Молчать! – проревел он вслух и с удивлением услышал, как эхо отскакивает от стен тоннеля, послание от короля Подземелья: «Молчать… молчать… молча… мол…».
Король Туннелей Саймон неуверенно начал свой путь.
Коридор вел вниз, в каменное сердце Хейхолта, удушающий, извивавшийся, покрытый паутиной путь, озаренный лишь сиянием хрустальной сферы Моргенеса. Порванная паутина совершала медленный призрачный танец у Саймона за спиной; когда он оборачивался, чтобы посмотреть назад, нити, казалось, махали ему вслед, словно цепкие, лишенные костей пальцы утопленников. Обрывки шелковой паутины застревали у него в волосах, и ему приходилось держать руку перед лицом, защищая глаза. Он часто чувствовал, как маленькие существа с множеством ног пробегали по его пальцам, когда он пробивался сквозь паутину, и он на несколько мгновений останавливался и опускал голову, пока не отступала дрожь отвращения.
Постепенно становилось все холоднее, от близко подходивших друг к другу стен веяло сыростью. Некоторые участки туннеля были завалены; кое-где куски земли и камни лежали прямо посреди туннеля, и Саймону приходилось прижиматься к мокрым стенам, чтобы их обойти.