– Все права, о которых ты говоришь, между тобой и Мириамель, – сказал он. – У меня нет твоей дочери, но я бы не отдал ее тебе, если бы она не захотела. – И он поспешно продолжал, пока король его не опередил: – Пожалуйста, прекрати, Элиас; когда-то, среди прочего, ты был моим братом. Наш отец любил нас обоих, тебя больше, но еще сильнее он любил нашу землю. Неужели ты не понимаешь, что делаешь? Речь не только о противоречиях между нами – Эйдон знает, что Светлый Ард и без того видел слишком много войн. Здесь происходит кое-что еще. Прайрату прекрасно известно, о чем я говорю. У меня нет ни малейших сомнений, что именно он направил тебя по этому пути!
Деорнот увидел, что Прайрат повернулся и удивленно выдохнул, услышав слова Джошуа.
– Пожалуйста, Элиас, – продолжал Джошуа, и его суровое лицо наполнила печаль, – смени курс, на который ты встал, отошли проклятый меч обратно нечестивцам, что отравляют тебя и Светлый Ард… и я передам свою жизнь в твои руки. Я открою для тебя ворота Наглимунда, как девушка отворяет окно любовнику! Выброси меч, Элиас. Выброси как можно дальше! «Скорбь» совсем не случайно его имя.
Элиас смотрел на Джошуа так, словно слова брата его ошеломили. Прайрат, бормоча что-то под нос, бросился вперед, но Деорнот его перехватил. Священник извивался как змея, его прикосновения были ужасными, но Деорнот его не отпускал.
– Не двигайся! – прошипел он Прайрату на ухо. – Даже если ты обрушишь на меня заклинание, перед смертью я все равно тебя прикончу! – Он ткнул в бок священника кинжал, тот пробил алые одежды и коснулся плоти. – Сейчас ты останешься в стороне – как и я. Это между братьями.
Прайрат успокоился. Джошуа наклонился вперед, не сводя глаз с Верховного короля. Элиас поднял взгляд; казалось, он не совсем понимал, кто перед ним сидит.
– Она красивая, моя Мириамель, – прошептал король. – В ней я иногда вижу ее мать Илиссу – бедная мертвая девочка! – Лицо короля на миг застыло, мгновение назад оно было перекошено злобой, а сейчас на нем появилось недоумение. – Как Джошуа мог такое допустить? Как он мог? Такая юная, моя Илисса…
Белая кисть метнулась вперед, Джошуа слишком поздно выставил левую руку, и длинные холодные пальцы сжали затянутую кожей культю его правой руки. Глаза Элиаса вспыхнули, лицо исказила ярость.
– Иди, спрячься в свою дыру, предатель! – прорычал король, когда Джошуа вырвал правую руку. – Лжец!
От Верховного короля исходила такая ненависть, что Деорнот отшатнулся, позволив Прайрату высвободиться.
–
Молодого солдата Остраэля настолько напугали лица Деорнота и принца, что весь обратный путь в Наглимунд он безмолвно рыдал под порывами безжалостного ветра.
Глава 41
Холодный огонь и камень неприязни
Сон медленно отступал, растворяясь, как туман, ужасный сон, в котором его окружало удушающее зеленое море, где не было ни верха, ни низа, только лишенный источника свет со всех сторон и масса разрезавших тени акул, каждая с безжизненными черными глазами Прайрата.
Когда море отступило, Деорнот вынырнул на поверхность, переходя от сна в пассивную полудрему. Стены барака стражи освещал холодный лунный свет, ровное дыхание солдат было подобно ветру в сухих листьях.
И хотя сердце продолжало трепетать у него в груди, он почувствовал, как сон снова зовет его измученную душу, утешая мягкими, точно перья, пальцами и что-то невнятно нашептывая. Он начал снова засыпать, но теперь прилив стал более мягким, и его отнесло в светлое место, где царили утренняя свежесть и нежное полуденное солнце: владения его отца во Хьюэншире, где он вырос, работая на полях рядом с сестрами и старшим братом. Какая-то часть Деорнота не покидала барака – он знал, что рассвет еще не наступил, шел девятый день ювена, – но другая часть провалилась в прошлое. И он вновь ощущал мускусный запах вспаханной земли, терпеливое потрескивание плуга и мерный скрип колес телеги, когда бык тянул по дороге фургон в сторону рынка.
Потрескивание стало громче, и острый запах земли начал слабеть. Плуг приближался, казалось, сзади его догоняет телега. Неужели возница заснул? И кто-то позволил быку свободно топтать поля? Он почувствовал детский ужас.
«Мой отец ужасно рассердится – неужели это моя вина? Неужели именно я должен был за ним следить?»
Деорнот знал, как посмотрит его отец, морщинистое лицо исказит ярость, он не станет слушать оправдания – юному Деорноту всегда казалось, что такое лицо бывает у Бога, когда он отправляет грешника в ад.
«Мать Элизия, отец наверняка меня выпорет…»
Он резко сел на своей кровати, его грудь тяжело вздымалась, сердце билось так же отчаянно, как после сна с акулами, но он начал постепенно успокаиваться, когда окинул взглядом барак.