Тропа в бесконечность (СИ)

Я мог бы рассказать ей все, что знаю, но она слишком яростно рвется изучить все сама. Да и все мои знания слишком сказочные, слишком с самого детства со мной, чтобы вербализировать их в сухие теоретизированные предложения, которыми наверняка изъясняется Грейнджер, когда пишет свои отчеты о научных экспедициях.

— И как твой коллега? Смог найти путь обратно?

— Я… я не знаю, — сглотнула она. — Мы вышли ему навстречу, наш ассистент полетел вперед, а меня… — отводит взгляд, будто она совершила что-то стыдное, хотя единственными мудаками в этой истории являются старик Макнейр и его трофейщик.

Я называю этого парня трофейщиком, потому что знать не желаю его имени. Один из дальних родственников Макнейра, которому никогда не достанется его состояния, ведь старик все утащит с собой в могилу.

— Мне жаль, — говорю я Грейнджер. — Эта дикость не сойдет ему с рук. Я сожалею, что тебе пришлось пережить подобное.

Она смотрит на меня своими оленьими глазами, грустными и влажными, и мне хочется сделать что-нибудь, чтобы утешить ее. Пока я фантазирую, как глажу ее по голове или даже прижимаю к себе, чтобы она уткнулась в меня, а я держал бы ее, напрягая каждый мускул на руках, Грейнджер поднимает на меня изучающий взгляд и произносит:

— Ты мог бы помочь мне. Нам. Помочь с исследованием.

— Что? Я совсем не ученый. Больше практик, как ты заметила.

— Но ты знаешь Лес будто свои пять пальцев! — вскрикивает Грейнджер. — Ты же ведешь нас, и мы все еще целы и скоро выйдем!

— Я не знаю Лес, — защищаюсь я. — Он всего лишь позволяет мне через себя пройти, — развожу руками.

— Что ж, твои наблюдения были бы для нас крайне полезны, — она вскидывает голову, и я узнаю этот жест. Я много раз видел его еще в Хогвартсе, но только сейчас он не раздражает меня, а вызывает, я бы сказал, обратные чувства.

Мне нравится ярость и страсть, которые появляются в Грейнджер, когда речь заходит о ее работе.

— Я подумаю, — усмехаюсь я. — В конце концов, как ты заметила, мы все еще не вышли отсюда.

Она усмехнулась мне в ответ, и последний луч солнца скользнул по ее подбородку, исчезая где-то на ключицах.

Мы расположились друг напротив друга — о, как тяжело и легко одновременно. Прошлая ночь была для меня чересчур беспокойной.

Глубокие корни дерева создавали своеобразную колыбель, и я, устроившись поудобнее, закрыл глаза.

***

Из липкого сна меня вырывает неясное ощущение беспокойства. Голова тяжелая и гудит. С трудом разлепляя веки, чтобы осмотреться, не обнаруживаю ничего пугающего.

В темноте сложно рассмотреть что-то дальше вытянутой руки, и, чтобы проверить Грейнджер, мне придется приблизиться к ней.

Я начинаю подниматься, но мне с трудом удается даже привстать. Непонятное давление сжимает ноги, и я запутываюсь в них, валясь обратно к корням. По груди ползет ветвистый побег, и я, резко очнувшись, с криком обрываю его. Кажется, все мое тело обвивает поросль, и я рву ее обеими руками.

— Грейнджер! — кричу я, ползя в ее сторону. — Грейнджер, проснись!

— Малфой? — ее голос тихий после сна. — Что такое?

Я ползу, и побег обвивает мою щиколотку, затягивая меня обратно.

Гермиона наконец окончательно просыпается.

— Вот черт! — доносится с ее стороны. — Они везде! Малфой! — ее вскрик тревожно-испуганный, и я слышу шелест, с которым она пытается сбросить с себя змеящиеся побеги.

Наконец победив обвивавший меня отросток, я активно работаю локтями и коленями, чтобы добраться до Грейнджер, но тут раздается ее визг:

— Нет! А-а!

Она рьяно отбивается от связывающих ее побегов, пытаясь оборвать их, но тех слишком много. Кидаюсь к ней, почти скрывшейся под листвой. Кажется, ее затягивает прямо в корни дерева.

— Держись! Я рядом!

Я яростно сражаюсь с отростками, которые оказываются не только цепкими, но и становятся толще по мере роста. Еще немного, и Гермиона окажется в древесной темнице.

Она сопротивляется всем телом, извиваясь, обрывая побеги. Мои ладони начинают кровить от порезов, оставленных стеблями, но я распутываю ее ноги.

В голосе Гермионы слышатся подступающие слезы паники, она сбивчиво и громко дышит. Мне удается проникнуть рукой куда-то за ее тело, и я молниеносно обхватываю его поперек и начинаю вытягивать оттуда.

Грейнджер обхватывает меня за спину, прижимаясь так тесно, как будто я — единственная ее надежда. Что, собственно, недалеко от истины.

— Драко! — всхлипывает она, когда я наконец вырываю ее из цепких стеблей, потянув на себя так, что мы валимся на землю. Она лежит где-то подо мной и тяжело дышит, постанывая от испуга.

— Все в порядке, — притягиваю ее к себе, прижимая ее голову к своей груди. — Ты в безопасности.

Она продолжает крепко держаться за мои плечи и спину, и я чувствую, как она дрожит.

— Я даже… Я даже не почувствовала их, — всхлипывает Гермиона, сжимая мое плечо. Она где-то подо мной, мы лежим полубоком на земле, и, когда она поднимает на меня глаза, земля начинает плыть.

Они заплаканные, и я не знаю, что я делаю, когда тянусь к ее лицу. Моя ладонь на ее щеке, большим пальцем стираю дорожки слез, и Гермиона смотрит на меня, не отводя взгляд.