Тропы хоженые и нехоженые. Растет мята под окном

— Где ты взяла такую бумагу? — спросил я, стараясь скрыть свое удивление оттого, что Лида нарисовала такой портрет.

— В Старобине нашла, — ответила девушка.

— Найди и мне такую, — попросил я. А самому горько стало, что у меня нет не только такой бумаги, но и вообще никакой для рисования. Главное же — нет у меня такого портрета и вряд ли будет, вряд ли смогу я в этом сравняться с Лидой.

— Хочешь, я и тебе нарисую такой, — предложила она, видно не поняв того, что творилось в ту минуту в моей душе.

— Нет! — решительно ответил я. — Достань мне бумаги!

Портрет Ленина Лида пристроила на стене рядом с иконами и пошла снова в Старобин на учебу. Ничипора в это время не было дома, уехал в Слуцк. Приехав, глянул на портрет, потом на жену.

— Новая икона, — сказала та, видимо, с намерением подтолкнуть Ничипора на что-то не совсем доброе.

— Ну, ты!.. — недовольно отозвался хозяин. — Ленин это!.. Или не знаешь?

— Знаю. Почему же?

— Кто принес? Лида?

— А кто ж еще! Говорит, что сама нарисовала.

— Сама? — Ничипор подошел ближе к портрету, вгляделся. — А похож, правда?

— Кто его знает, я же не видела его самого.

— Так в книжке-то, может, видела? Или в газете?

Раздевшись, Ничипор взял с полки свой складной аршин и померил, сколько вершков портрет в высоту и сколько в ширину. Записал все это плоским столярным карандашом на обрывке газеты и на другой день начал делать рамку. Использовал для этого все свои наиболее тонкие инструменты: провел красивые желобки, рубчики, потом покрасил рамку и поставил на печь сушить.

Когда я через неделю зашел к дядьке в хату, портрет Ленина висел на том же месте, но уже в рамке и даже под стеклом. Перед этим я не раз видел портрет Ильича в Голубовском сельсовете и пришел к выводу, что Лидин портрет Ленина не только ничем не хуже, но даже более светлый и выразительный.

Часто заходил я тогда к дядьке Ничипору в хату. Спокойный взгляд Ленина каждый раз встречал меня на пороге. Проходил я дальше, а Ленин все равно смотрел на меня. Садился в запечье — Ленин и тогда поворачивался ко мне.

Перед хозяевами я делал вид, будто приходил по какому-нибудь делу, но цель имел совсем другую. Я старался уловить, как Лиде удалось так передать глаза Ленина, что они всегда глядят на меня. Сначала думалось, что только на меня, что только я это замечаю. А потам как-то и Ничипориха сказала:

— Ну живой, да и только… Глаза так и ходят…

Вот и приглядывался я тайком, как нарисованы эти глаза, какие черты и оттенки использованы. Как Лида добилась такой выразительности и такого сходства во всем? Даже на галстуке сделала как раз такие горошинки, какие действительно были у Ленина.

Рисование длилось около месяца, потому что делал это урывками и с большими перерывами. Несколько раз я забраковывал то, что было уже нарисовано, начинал заново. Хорошо, что Лида принесла не один лист бумаги.

Наконец показал ей портрет. Она признала, что у меня получилось лучше, чем у нее, но я не совсем поверил, хотя и обрадовался в душе и даже не сумел скрыть эту радость. Ощущение все же было такое, что Лида умышленно похваливает меня, не хочет подчеркивать свое превосходство и в образовании и в способности к рисованию.

С тех пор прошло несколько лет. В последнее время Лида уже не училась в Старобине, а портрет Ленина, который она там нарисовала, висел на стене до сегодняшнего дня.

В нашей хате и теперь висит тот портрет, который нарисовал в то время я. И тоже в рамке.

Далее события развертывались так. На станции Слуцк, куда привезли Ничипора с семьей, места под какой-нибудь крышей уже не было. Вагоны хоть и подавались два раза в сутки, но они не могли вместить всех, кого надо было вывезти. Люди устраивались на станции кто как мог и где кто мог.

Ничипору указали место у вокзальной стены, напротив перрона. Тут он сложил свои манатки, что успел захватить с собой, тут пришлось пока что и жить им всем, ждать очереди на посадку. В первую же ночь пошел дождь, осенний, затяжной. Спасаться от него можно было только стоя под крышей, прижавшись к самой стене.

На рассвете к Лиде подошел дежурный милиционер.

— Пойдем, я тебе помогу устроиться — погреешься.

Милиционер был старобинский и, наверно, приметил девушку, когда она там училась. Лиду нельзя было не заметить.

— Никуда я не пойду от семьи, — отказалась девушка.

— А всю семью — не могу, — сказал милиционер.

На другие сутки под вечер Ничипор, поглядывая на черную тучу, что надвигалась на Слуцк, спросил у Лиды:

— Ты хоть немного знаешь этого милиционера?

— Нет, не знаю.

— Почему же он тебя знает?

— И он меня не знает. Откуда ему знать?

Ничипор молчал долго, кутался в суконную бурку с башлыком, в которой ездил когда-то за сеном. Ночью он прикрывал полами этой бурки жену и дочь. Прикрывая их, немного выдавался вперед, и оттого раздвоенный складной козырек его старой кепки еще и теперь был мокрый.

— А может, сказала бы?.. — подал он снова голос, будто придавленный бедой и нерешительностью, едва слышный из-под бурки. — Попросила б… Может, хоть под навес какой?

— Не буду я никого просить! — твердо сказала Лида.