Троцкий, Сталин, коммунизм

«Еще в 1926 году Сталину было сказано, что он явно ставит свою кандидатуру на роль могильщика партии и революции. За последние шесть лет Сталин очень приблизился к выполнению этой роли. По партии и за ее пределами все шире стелется лозунг “долой Сталина”. Причины возникновения и растущая популярность этой “поговорки” не требуют объяснений. Тем не менее мы считаем самый лозунг неправильным. Вопрос стоит не о Сталине лично, а о его фракции. Правда, она за последние два года крайне сократилась в размерах. Но она включает все же многие тысячи аппаратчиков. Другие тысячи и десятки тысяч, у которых раскрылись глаза на Сталина, продолжают тем не менее поддерживать его из страха перед неизвестностью. Лозунг “долой Сталина” может быть понят и был бы неизбежно понят как лозунг низвержения правящей ныне фракции и шире: аппарата. Мы хотим не низвергать систему, а реформировать ее усилиями лучших пролетарских элементов.

Разумеется, бонапартистскому режиму единого вождя и принудительно обожающей его массы должен быть и будет положен конец, как самому постыдному извращению идеи революционной партии. Но дело идет не об изгнании лиц, а об изменении системы»^[336].

Естественно, все это было принятием желаемого за действительное: на самом деле трудности сплачивали партию и широкие массы вокруг существовавшего руководства, а любая работа оппозиции в этих условиях тем более воспринималась как вражеские вылазки. Николай Капченко справедливо комментирует вышеприведенные слова Троцкого:

«Странно, но Троцкий, видимо, фетишизировал понятие системы, ибо выпускал из поля зрения то обстоятельство, что систему создают и символизируют конкретные люди, и поэтому само изменение системы вряд ли осуществимо без замены конкретных лиц, не только олицетворявших эту систему, но и являвшихся основной пружиной, приводящей ее в движение. А Сталин к тому времени стал символом и главной фигурой системы. Эта система, конечно, унаследовала от ленинской системы ряд фундаментальных черт и особенностей, но она уже в своей основе была не адекватна ленинской системе. Сталин создавал по существу новую систему. Как говорится, по своему образу и подобию.

Во-первых, фактически весь состав Центрального Комитета был, что называется, повязан по рукам и ногам своими решениями в пользу предложенной Сталиным политики. И теперь, когда эта политика обнажала свои изъяны и пороки, члены ЦК несли и политическую, и моральную ответственность за нее, уклониться от которой они просто были не в состоянии. Но, во-вторых, есть и аргумент более веский и более принципиальный. Смена Сталина на посту генсека в тот период могла стать в определенной мере сигналом для широких массовых выступлений против большевистского режима как такового, поскольку, мол, он завел страну в тупик. И единственный выход из этого тупика, как мыслили себе перспективу развития событий противники социализма, – замена не только его ведущей фигуры, какой являлся Сталин, но и всей системы власти большевиков.

Бесспорно, что даже самые рьяные противники генсека из партийной верхушки сознавали опасность подобного разворота исторического процесса. И это, естественно, ставило четкие пределы их возможной фронды в отношении Сталина. Его имя уже в полной мере ассоциировалось не только с последними, особенно крутыми, шагами в области коллективизации, но и со всей политической структурой власти большевиков. В конце концов интересы сохранения советского режима они ставили гораздо выше, чем все иные политические соображения, в том числе и замену Сталина на посту Генерального секретаря другой фигурой»^[337].

Таким образом, вся пропаганда Троцкого и его сторонников, предназначенная для СССР, помимо того что она практически туда не попадала, шла вразрез с реальной ситуацией и реальными настроениями советских людей, от рядовых до руководителей партии. Политика Сталина при всех ошибках и провалах в главном соответствовала коренным интересам трудящихся, коренным интересам строительства коммунизма. Места коммунистической оппозиции в той ситуации просто не было, противостояние шло по линии «коммунизм во главе со Сталиным – контрреволюция». Этим и обусловливалась крайняя малочисленность троцкистов почти во всех странах, где имелись их организации. Хотя в мире капитализма, в отличие от СССР, у них были возможности легальной деятельности не меньшие, чем у просоветских коммунистов.

Однако Троцкий вплоть до своей смерти отстаивал то положение, что СССР, несмотря ни на что, остается рабочим государством, поскольку там национализированы средства производства. Он отвергал позицию всяческих «антисоветских левых» о том, что советская бюрократия – это новый правящий класс, и утверждал, что в СССР продолжает осуществляться диктатура пролетариата, пусть и деформированная бюрократической верхушкой: