Троцкий, Сталин, коммунизм

То есть правящее большинство вовсе не отрицало основных положений платформы оппозиции, касавшихся накопившихся проблем. Оппозиция выставлялась в качестве людей, которые сами немало поспособствовали возникновению этих проблем, а теперь решили вместо работы по их исправлению заняться критиканством и борьбой за высокие посты. И основания для этого были – Троцкий, как и ряд его вышеупомянутых Сталиным соратников, имел репутацию весьма жесткого руководителя, не лучшим образом проявившего себя в ходе «дискуссии о профсоюзах» (в одном из выступлений периода первой дискуссии Сталин даже назвал Троцкого «патриархом бюрократов»)^[102]. Неудивительно, что даже те партийцы и рабочие, кто ратовал за демократизацию, зачастую склонны были видеть тех, кто способен изменить ситуацию, отнюдь не в Троцком, а в его оппонентах, благо последние тоже ратовали за демократию. Как выразился в ходе дискуссии Бухарин, припоминая Троцкому былые авторитарные замашки, «тов. Троцкий весьма ошибается, надевая на себя белоснежные ризы демократии»^[103].

Противоречивой была и программа оппозиции в экономических вопросах. В частности, видный участник оппозиции экономист Евгений Преображенский, ставя вопрос о преодолении главного препятствия для строительства социализма в условиях советской нэповской экономики – отставания в развитии индустрии по сравнению с сельским хозяйством, сформулировал в эти годы «теорию первоначального социалистического накопления». Он писал, что «чем более экономически отсталой, мелкобуржуазной, крестьянской является та или иная страна, переходящая к социалистической организации производства …тем больше социалистическое накопление будет вынуждено опираться на отчуждение части прибавочного продукта досоциалистических форм хозяйства». Преображенский при этом подчеркивал, что неиспользование потенциала крестьянского хозяйства в период первоначального социалистического накопления является «реакционной мелкобуржуазной утопией»^[104].

Подобные положения на тот момент были весьма опасны с точки зрения той хрупкой стабильности в отношениях между диктатурой пролетариата и мелкобуржуазными элементами, прежде всего на селе, установившейся в рамках НЭПа. Преображенский в ходе полемики вынужден был впоследствии пояснять свою мысль, доказывая, что вовсе не имел в виду разрыв союза между рабочими и крестьянами^[105]. Однако дальнейшее развитие СССР показало необходимость жесткого и быстрого свертывания НЭПа, которое и было произведено в период «Великого перелома», сопровождаясь изыманием ресурсов из коллективизируемой деревни. Хотя, вопреки распространенному стереотипу, деревня так и не стала основным «донором» для форсированной индустриализации, что видно хотя бы из бюджетной статистики конца 1920-х – начала 1930-х годов^[106].

Таким образом, правота левой оппозиции в этом вопросе частично подтвердилась задним числом. Неслучайно некоторые известные представители «экономического блока» оппозиции впоследствии, после отхода от нее, заняли видное положение в органах советского правительства периода индустриализации, в частности, Георгий Пятаков в 1934–1936 годы являлся первым заместителем народного комиссара тяжелой промышленности (а это был важнейший наркомат в СССР данного периода).