Трубадура

За столом повисло молчание. Наклонив голову, Степан смотрел в фарфоровую чашку с остатками чая. Словно в рисунках чаинок хотел прочесть ответ. А потом поднял голову.

– Мне… надо убраться отсюда? Съехать?

– А ты хочешь? – спросила она тихо.

– Нет, – так же негромко ответил он. – Не хочу уходить от… тебя.

Уход его уже ничего и не решит. Но слова о том, что он не хочет уходить… Как же всё сложно!

– Слушай… – Тура покрутила чашку на блюдце. – Я считаю, что нам нужно… сгладить ситуацию. И успокоить деда. Обязательно нужно.

– Скажи как.

Дивное душевное благородство. Раз делают такое щедрое предложение – грех не воспользоваться.

– Надо сказать деду, что мы собираемся пожениться.

Он перестал не то что моргать – дышать даже. И вытаращился на нее. Словно жёг лазером насквозь. И под этим взглядом Тура принялась торопливо объяснять:

– Не по-настоящему, ты не переживай! Просто… притворимся. Понарошку. Чтобы деда успокоить. Если ему сейчас сказать, что у нас всё как положено – он успокоится.

– А потом? – неестественно ровно спросил Степан.

– А потом я что-нибудь придумаю. Понимаешь, мне его надо в больницу положить на обследование. Точнее, там и обследование, и лечение. У него сердце… в смысле, у всех сердце, но у него оно не очень здоровое. И возраст. И мне бы… – Тура на секунду замолчала, стараясь найти нужные слова. – Нельзя мне его сейчас волновать и расстраивать, понимаешь? Кроме деда, у меня никого нет. Я не имела права так его… подводить. – Она посмотрела Степану прямо в глаза. – Давай просто его обманем, и я выиграю время. Это всё, что мне нужно.

– Нет.

Коротенькое слово. Три буквы. Но сразу стало ясно – спорить бессмысленно, ответ окончательный, обсуждению не подлежит. Но Тура попыталась:

– Почему? Тебе же это ничего не стоит. Ни-че-го! Всего-то надо сказать человеку то, что он хочет услышать.

Он отрицательно качнул головой.

– Что, даже слова о возможном браке со мной тебе настолько отвратительны? – Хотелось произнести это зло и язвительно, а вышло… Жалко вышло, откровенно говоря.

Степан еще раз качнул головой. Он отвёл взгляд, но легче Туре от этого не стало.

– Я не буду врать, – сказал он негромко. – Нельзя врать. Особенно о таком. О важном. Я не вру, Ту. Не умею, не начинал и не буду.

А когда ты говорил, что любишь меня, тоже не врал?

Тура почувствовала боль. Просто физически ее пронзили слова Степана. И всё – ситуация, разговор – вдруг стало предельно откровенно унизительным. Ужасно просто унизительным. Как в тот раз, когда вот на это самом столе… а Тура тогда стояла в дверях… Трясущиеся женские бедра. Сахарница на самом краю. И крышечка на ней – звяк-звяк. Звяк-звяк. Звяк-звяк.

Звяк…

Она подняла крышечку и выпустила из пальцев. Степан поморщился на звонкий резкий звук.

– Хорошо. – Она резко поднялась со стула. Надо уходить. Надо немедленно. – Я тебя услышала. Буду выкручиваться сама.

– Тура, послушай, давай я поговорю с Павлом Корнеевичем, я всё объясню…

– Вот это я тебя категорически прошу не делать! – Голос Туры уже срывался, и в горле что-то мешало проходить воздуху, хотя она делала вдох за вдохом.

– Ту! – Он тоже вскочил и протянул руку. – Не пори горячку. Мы что-нибудь придумаем обязательно.

– Не надо. – Туре ужасно захотелось скрыться с глаз, пропасть и исчезнуть. Только бы не видеть Степана, только бы не видеть!.. – Я сама со всем разберусь. Извини, мне надо идти. Я завтра утром уезжаю в Москву.

Степан остался в комнате один. Тура захлопнула за собой дверь.

Степан взял крышку сахарницы. Звякнул ею по чашке. Ладно, Тучка, съезди в столицу, остынь там. Вернешься – поговорим нормально, спокойно. Как взрослые.

Она приехала на Московский вокзал заранее. Очень заранее. Чтобы не дай бог не встретиться ни с кем дома. Кашу деду приготовила, чай заварила. И ушла, аккуратно прикрыв за собой дверь. Тура хвалила себя всю дорогу, пока ехала до площади Восстания. Какая она молодец: и разговор хорошо составила, и держалась достойно. И не ревела потом. Почти. В общем, ай да разумница Тура Дурова. Умница Трубадура.

Но оказалось, что она не готова к злой магии вокзала. Мелькание на табло, снующие взад-вперед пассажиры, звуки объявлений – всё это вдруг содрало с нее напускное спокойствие. Оставило голой и беззащитной.

Предал. Как все другие – предал. Как только дошло дело до самого важного для каждой женщины – тут же показал свое истинное лицо. Даже в шутку, даже понарошку не разрешил покуситься на свою драгоценную свободу. Все они такие. Всем им одно только и нужно.

Тура места себе не находила. Грустные мысли крутились в голове, каким ветром их туда занесло? Теплым, пахнущим маслом и железом беспокойным ветром, срывающим людей с насиженных мест. И сейчас у Туры не было сил сопротивляться этим мыслям, этой жалости к себе и ненависти к нему.

Пропади ты пропадом, Степан. Провались. Исчезни к моему приезду. Видеть тебя не хочу. Счет на табло обнулился.

– Тура, вы уже на месте? Похвальная пунктуальность.

Она медленно обернулась. И ответила тоже медленно, глядя куда-то в середину челки цвета «холодный беж».