Трубадура

– Помнишь, Елена про попперсы рассказывала? – Тура прошла к окну и резко обернулась.

– Про… что? – Степан нахмурился. Покосился на кровать, там лежали купленные накануне кроссовки, еще даже не вынутые из ярко-салатовой коробки. Надо убрать их и, наверное, предложить сесть. – Смутно что-то такое припоминаю. Это вроде БАДов или нет? Помню, Павел Корнеевич по их поводу ругался. Кстати, Тура, о твоем деде…

– Нет, это не БАД. – У нее тон резкий. Бритвенный какой-то. – Это такое химическое соединение. Лекарство. А еще его используют для иных целей.

– Для каких? – Смысл диалога от Степана ускользал. Им сейчас что, больше нечего обсуждать? Кроме каких-то химических соединений? Или – если это лекарство – оно как-то связано с Павлом Корнеевичем и его здоровьем? – Для чего это, Тура?

– Для чего? – медленно повторила она. – Афродизиак это.

– Афро… что?

– Трахаться с ним круто.

Эти четыре слова Степан осмысливал долго. Плохо иметь голову-мяч. Мысли с нее соскальзывают. Он перевел взгляд на салатовую коробку – словно этот яркий маркер мог что-нибудь прояснить. Потом снова посмотрел на Туру. Она ответила ему прямым взглядом. Но Стёпе показалось, что она его не видит. И вдруг стало страшно задавать следующий вопрос. Но он его задал:

– И… какое это отношение имеет к тебе?

Она тяжело вздохнула.

– Опробовала. Круто. Рекомендую.

Этого не может быть! Не может быть.

Не. Может. Быть.

Нет, у него не голова-мяч. Это ему сейчас подали навылет. И мяч летит на его половину, и шансов принять нет. Или есть?

– Ты… что? Ты там, в Москве… Ты там… была с кем-то? У тебя… был секс там… да?

– Угу, – буднично и безразлично бросила она. – Говорю же: круто. Ощущения – чума. Надо будет и нам попробовать.

Мяч приземляется в пределах площадки. Совсем близко к задней линии. Цифры на табло взрываются. Мелкое крошево стекла больно впиваются в тело Степана. Но больнее всего – в сердце.

Ярко-салатовая коробка летит в стену.

– Дура! Что ты натворила?! Зачем?! Господи, какая же ты идиотка!

– Точно, – кивает она. – Меня так все в школе и называли: Тура-дура-трубадура.

Входная дверь грохнула гораздо громче, чем коробка об стену. Кстати, кроссовки внутри нее тоже оказались ярко-салатовые.

– Это точно он? – Тренер национальной сборной поскреб знаменитые на весь мир короткие седые усы. – Не вижу, ради чего мы пришли.

Артур сцепил зубы и промолчал. Тут объяснять что-то бессмысленно. Всё на площадке как на ладони. Даже просить подождать, пообещать, что Степан сейчас покажет свою лучшую игру – не имеет смысла. Потому что на поле сейчас не Кузьменко, а кто-то другой. Его Кароль не знал. Но испытывал острое желание придушить.

– Кос, а ну стой!

Степан остановился и обернулся.

– Я же тебя предупреждал… – Артур подходил и цедил сквозь зубы. – Я же тебе говорил. Что придут смотреть. Что ты должен показать свою лучшую игру. Говорил?

Кузьменко безучастно кивнул.

– Тогда один вопрос. Что?! Ты?! Творишь?!

Ответ – равнодушное пожатие плечами. Терпением врач клуба не отличался, и сейчас он просто впечатал либеро в стену. Невзирая на то, что и ниже, и легче. Но не так уж и намного. Зато эмоциями всё перекрывается.

– Какого чёрта, Стёпа?!

Всё так же равнодушно и даже отрешённо Степан принялся методично отцеплять от себя руки доктора.

– Не пошла игра сегодня.

Это так шло вразрез с тем, что Артур знал о Кузьменко, что врач отступил. И позволил Степану сделать несколько шагов, мучительно пытаясь отыскать хоть одну причину.

– Стёп… – Вопрос прилетел либеро в спину. – Что-то случилось? У тебя что… – Артур рискнул предположить самое страшное. – У тебя… кто-то умер?

Кос замер. А потом обернулся. Это равнодушное лицо не могло принадлежать сердцу их команды.

– Точно. Умер… у меня… кто-то.

На следующий день тренер молча подписал либеро недельный отпуск. Степан собрался домой. Но по дороге решил сделать остановку.

Ощущение холода на сердце, которое сопровождало Туру всю жизнь, сейчас оказалось благом. Вместо сердца ледышка. Криоанастезия. Холодно, зато ничего не чувствуешь. Ни боли, ни стыда, ни отчаяния.

Заглянула к деду – выглядит на диво довольным жизнью, блеск в глазах и улыбка. Может быть, это знак того, что вечером можно еще раз поговорить с ним по поводу госпитализации – раз он в таком благодушном настроении?

Затем инспекция холодильника, прикинуть, что приготовить на ужин. Потом сходить в душ, высушить волосы и одеться в чистое. К двум она обещала приехать на работу. Хотя слабо представляла, как теперь общаться с хозяйкой. После такой… во всех отношениях удивительной совместной поездки.

Откровения начались еще в поезде. Под стук колес Тура с всё возрастающим изумлением слушала историю жизни свой работодательницы. Начиная со школьных лет и родителей, потом про бывшего мужа, его деньги и скверный характер, про развод и любовников. Про многое, в общем. Спустя какое-то время Тура перестала удивляться и лишь кивала, когда требовалось. И молча слушала.