Трубадура

А дальше – больше. Успели зарегистрироваться на выставке, а после – приглашение на ужин в ресторан, две бутылки вина, новый поток откровений. А следом приглашение в номер продолжить вечер. Корректно сформулировать отказ Тура не смогла. И говоря откровенно, на нее накатила какая-то апатия, которая несла ее по волне событий. Пока еще просто удивительных. А потом они стали и вовсе… бурными.

К их компании присоединились двое мужчин. Появилось вино. И не только вино. Когда на столе возникли яркие бутылочки, сам собой вспомнился тот разговор. Обеденный стол, сердитый дед, насмешливая Елена и… он.

Еще сегодня она говорила: «Ненавижу». Еще утром она хотела, чтобы он исчез. Вот он, шанс. Сейчас, безоговорочно. Я для тебя никто. Ты для меня никто. Счет на табло обнулился.

Тура взяла в руки ярко-зеленую бутылочку.

– Ты приехал ко мне… – Красивая женщина с длинными прямыми каштановыми волосами едва сдерживала слезы. – Сыночек, миленький… Соскучился, родной? Я тоже, очень.

– А я нет.

Женщина растерянно моргнула. И смахнула с щеки слезинку.

– А… зачем тогда, Стёпа?

– Спросить хотел. – Он смотрел на нее с высоты своего роста. Какая же она худенькая и маленькая по сравнению с ним. Хрупкие невысокие женщины, которые могут взять и вспороть тебе сердце. – Скажи мне, что чувствует женщина, когда предает своего мужчину? Когда отрекается от того, кого любит?

Лариса отшатнулась. Будто сын отвесил ей пощечину. Но плакать вдруг передумала. Деловито полезла в сумочку за пачкой сигарет, достала, прикурила. И только после половины сигареты ответила – так же отстраненно, как спрашивал он:

– Сначала ты не понимаешь, что сделал. Тебе кажется, что всё правильно. Осознание приходит потом, позже. Когда уже ничего не исправить. Можно, конечно, всё объяснить молодостью, неопытностью. Только… не получается.

– Жалеешь? – тихо поинтересовался он.

– Много раз.

– Ты счастлива?

Она пожала плечами и положила окурок в пепельницу. И посмотрела на него. Высокий, красивый. И очень несчастный мальчик. Ее сын. Она утратила это право, но всё равно так его называет.

– Хорошо. – Он передернул плечами, почти повторив ее жест. – Я понял. Спасибо, мама.

– Ты все-таки считаешь меня матерью? – Голос ее подвел.

– Это факт, который невозможно изменить. Ты моя мать. Ладно, я пойду, мам. Самолёт скоро.

На прощание он позволил себя обнять.

Первые три дня в Ейске он ел, спал и слушал музыку, которую ему накачал в телефон Лёлик. Огромные наушники брата прочно приросли к голове, отключая Степана от всего внешнего. И домашние услышали его просьбу. Ничего не спрашивали, ни о чем не просили. Дом словно замер. Даже Василиса первые три дня молчала, что для нее было сродни подвигу. А на четвертый не выдержала:

– Ты вот одно мне скажи, Степан… – Василиса Карповна перехватила старшего внука на выходе из туалета. – Звать-то ее как?

– Никак.

– Ишь, какие имена нынче девкам дают заковыристые. Никак. Ну ничего, Нинкой буду звать.

– Ба…

– Скалкой в лоб хочешь?

– Не то чтобы очень.

– Пошли, поможешь мне рыбу чистить.

Стёпа вздохнул, но повиновался. Собственный обет молчания и его наконец утомил.

– А масти она какой – белявая аль чернявая?

– Лысая, – буркнул Стёпка, ловко орудуя ножом.

– Ото допросишься ты у меня! – пригрозила Василиса, но от рыбы не оторвалась. – Не хочешь говорить, стало быть?

– Не о чем.

– Вот что же вы у меня на баб такие малохольные, а? Что ты, что Аркашка. Найдут себе сначала чёрт-те что, а потом страдают, страдают…

– Василиса Карповна, а вы не запамятовали, что это «чёрт-те что» – ваша дочь?

– Нет у меня дочери, – привычно огрызнулась Василиса.

– А я, между прочим, и не страдаю, – подал голос с порога неслышно вошедший на кухню Аркадий. – Пирог будет или жарёха?

– Пирог. А ты что же, простил Ларку, что ли?

Интересно, как часто они говорят об этом? Судя по лицам отца и бабки – в первый раз. Чудеса.

– А чего мне ей прощать? Кто в итоге с добром остался? – Аркадий легко оседлал стул и, ухватив заварочный чайник, отпил прямо из носика. – Парни оба со мной. И внуки все мои будут. Будут же внуки, а, Стёпка? – толкнул он сына в плечо плечом. – Парочку пацанов мне для секции.

– Хоть целую команду волейбольную. К Лёвке только обращайтесь.

Аркадий Ефимович хотел что-то сказать, но переглянулся с тёщей – и передумал.

Пирог с тюлькой вышел вкусный. И с него начался для Степана медленный, но все-таки подъем. Навалялся в яме, хватит. Теперь надо восстанавливать то, что сломал.

Она не увидела, наступила. И только потом опустила взгляд, чтобы посмотреть, что так больно впилось в подошву.

Оказалось, ключи. Комплект Клары Корнеевны. И несколько купюр рядом. Тура бросила сумку на постель и пошла. А потом побежала. Проверять.

Комната хранила следы поспешных сборов, но ничего не оставлено. Ничего, что бы напоминало о том, что жил тут человек по имени Степан Кузьменко. А теперь нет его. Лишь за этажеркой, спустя пять минут, обнаружилась ярко-салатовая коробка. И пара кроссовок такого же цвета. Размер – сорок пятый.

Коробку Тура вернула на место – на кровать. Закрыла шкаф, поправила кресло. Всё сейчас так, как было до жильца.