Трубадура

– Что, решила устроить мавзолей из моей квартиры?

«Мою квартиру» Тура отметила, но решила не комментировать. Вообще говорить не хотелось. Последние несколько часов она провела именно за разговорами. Звонок в крематорий, решение вопроса с кремацией. А потом взяла записную книжку деда, методично заполненную его аккуратным почерком, и принялась обзванивать его знакомых. Тех, кто был на слуху, кого еще могло интересовать, что профессора Павла Корнеевича Дурова больше нет в живых.

Как сейчас все просто: сделал соответствующий пост в любой из социальных сетей – и все заинтересованные в курсе. Такой-то умер, прощание – там-то тогда-то. Минимум усилий. Но для людей из записной книжки деда это не годилось. И Тура раз за разом пересказывала одно и то же. А потом отвечала на бесконечные звонки, потому что заработало сарафанное радио. Звонки прекратились только к одиннадцати. И тут явилась мамаша.

– Тело увезли. – Тура аккуратно вытерла руки и повесила кухонное полотенце на крючок. – Кремация завтра в два.

– Что?! – Елена Павловна всплеснула руками, и до Туры долетел запах алкоголя. – Кремация?! Ты приняла такое решение, даже не спросив моего мнения? Меня, дочь родную, не спросила?

– Тебя не было.

– Это не по-христиански!

– Дед был атеистом. – Сильная, вдруг навалившаяся усталость сейчас была благом. И слова матери почти не вызывали никаких эмоций. Потому что это бред. Бред невменяемой тупой истерички. – Я всё тебе сказала. Иду спать.

На обратном пути, возвращаясь из ванной, Тура увидела, как мать в столовой достает из буфета коньяк. Тот самый, подаренный Степаном на Новый год. Тот самый, которым дед предлагал отметить их будущее со Стёпой счастье.

Желание отобрать бутылку было настолько же острым, насколько и кратким. Какая теперь разница? Не всё ли теперь равно?

В сон она провалилась быстро, словно наркоз дали. И тут же в ее сновидения ворвались тени – большие, черно-белые, безголосые. Тётка сидит за столом, штопает отцу штаны. Марит – так ее зовут, вдруг вспоминает Тура. А казалось, не помнила ничего. У тёти Марит крупные руки, и стежки тоже крупные. Тура как зачарованная смотрит на ловкие, крупные, натруженные руки, на ровные стежки, на блестящую иглу.

Просыпается, будто уколотая этой иглой. Лицо мокрое. И отчетливая мысль – вот так же надо зашить себе всё сейчас. Всё внутрь затолкать и зашить. Чтобы пережить ближайшие дни. А потом… потом можно будет дёрнуть за нитку и распустить, и пусть вся требуха, слизь, сопли, слезы, боль, стыд, сожаления – пусть всё наружу вываливается. Сейчас нельзя. Сейчас надо проводить деда в последний путь достойно.

А значит, зашить.

Тура смежила веки, и перед глазами снова встали женские умелые руки и блестящая, быстро снующая игла. Точно, так и надо.

Спасибо, тётя Марит.

Заснула Тура снова быстро.

Зал для прощания был набит битком. Знакомых лиц – от силы десяток Тура насчитала. Кто были эти пришедшие на прощание – понятия не имела. Но люди приходили, приносили цветы, смотрели на покойного, говорили какие-то слова.

Елена Павловна вошла в образ, и зал прощания периодически оглашали, перекрывая тихую музыку, ее оглушительные рыдания. Спектакль с заламыванием рук и утиранием слез кружевным платком, который мамаша виртуозно добывала из декольте, был омерзителен. Как и утренний разговор. На неудобную, но неизбежную тему.

Смерть – удовольствие сомнительное и не дешёвое.

– Ты что, вообще не собираешься финансово участвовать в похоронах? – Тура не могла поверить своим ушам. Все-таки умудрилась мамаша ее пробить. Хотя уже ко всему, казалось бы, привыкла.

– Господи, как ты можешь говорить о деньгах в такой день! – Мать демонстративно прижала пальцы с черным маникюром к вискам.

«А вчера был красный», – машинально отметила Тура. Подготовилась. И черная кофточка. Траурная, ага. С прозрачными вставками по бокам. Да какая, к черту, разница?!

– Горе – услуга не бесплатная, – жестко произнесла Тура. Она заштопана наглухо-накрепко суровой ниткой умелой рукой тёти Марит. – Аренда зала, транспортировка, кремация, поминальный обед, место в колумбарии – всё это стоит денег. Сколько ты можешь дать?

– Ты совсем бесчувственная! – Елена Павловна одёрнула узкую кожаную юбку. – Обязательно надо это сейчас обсуждать?

– Соответствующие службы требуют деньги за свои услуги здесь и сейчас, а не тогда, когда у тебя будет для этого подходящее настроение. Я потратила почти все свои сбережения. Ты оплатишь поминальный обед?

– У меня сейчас совсем нет денег… – Елена Павловна отвела взгляд и принялась поправлять огненный локон. – Аванс только на следующей неделе. Я же не планировала, что у меня умрет отец! – закончила она плаксиво.

– Надо полагать, я планировала.

– Да прекрати ты! – Мать все-таки сорвалась на визг. Потом выдохнула: – Раз тебе надо денег – займи у кого-нибудь! А я… потом… с зарплаты… отдам.

Ну, всё ясно. И почему Тура решила, что смерть Павла Корнеевича что-то поменяет в его дочери? Сделает ее чуточку человечнее и порядочнее? Горбатого могила исправит – явно наш случай. Да и черт с тобой.