Трубадура

Она долго смотрела на первый конверт. Желание вскрыть и посмотреть было таким сильным, почти нестерпимым, что закололо в кончиках пальцев. Остановило одно – фотография на столе, на которой чета Дуровых в день сорокалетия собственной свадьбы. Дед смотрит сурово и строго из-под седых бровей.

Да, дед, да. Я всё сделаю, как ты хотел.

Тура вложила конверт в газету, лежавшую на отведенном ей месте – слева с краю. Так и отнесла в газете к дверям комнаты матери и сунула ей под дверь. И вернулась обратно в кабинет – знакомиться с последним наказом от деда.

Она останавливалась при чтении несколько раз – слезы не давали ни смотреть, ни дышать. Первый раз споткнулась на первой же строчке: «Дорогая любимая моя девочка!»

И долго не могла успокоиться, ходила на кухню пить воду и чиркать спичками. Суровая нитка сдерживала, но едва-едва.

А потом были еще слезы, которые капали прямо на лист бумаги, размывая написанные мелким, четким, совсем не старческим почерком строчки. И еще были возгласы удивления, которые не могла сдержать. После она долго сидела за столом с письмом деда в руках, уставившись пустым, ничего не видящим взглядом в стену. На щеках подсыхали, стягивая кожу, дорожки от слез, а Тура всё пыталась осмыслить прочитанное.

Да, Павел Корнеевич, умеете вы удивить…

Елена Павловна вошла, как обычно, без стука.

– Что ты мне подкинула?

– Это письмо от деда. Тебе.

– Откуда оно у тебя?

– Оно было в его кабинете. Я начала там разбирать потихоньку.

– Какое право ты имеешь трогать без моего ведома вещи моего отца?! – Мать, и раньше не отличавшаяся разумностью, в последние дни вела себя как помешанная.

– До недавнего времени тебя не интересовало ничего, касающееся Павла Корнеевича.

– А теперь касается! – Мать повысила голос. – Ты не забыла о нотариусе?

– Нет, не забыла.

– Звонила?

– Нет.

– Завтра идем к нему!

Тура лишь пожала плечами. С завтрашнего дня она официально безработная. Не только сирота, но и безработная.

У нотариуса Снежной соответствующее фамилии лицо – абсолютно бесстрастное, даже неживое будто. И обстановка кабинета под стать хозяйке: всё стерильно, ровно, по линейке. Включая фикус в углу. Деду бы тут понравилось.

Тура вздрогнула от громкого и четкого голоса. Надев на нос очки, до того лежавшие с помощью цепочки на необъятной груди, нотариус Снежная приступила к оглашению завещания Павла Корнеевича Дурова. По окончании которого начался скандал. Громкий, безобразный, с воплями, скидыванием бумаг со стола и попытками вцепиться Туре в волосы. Спасло ее только то, что они с матерью сидели друг напротив друга, между ними был стол, и удалось успеть отстраниться.

Даже монументальная Снежная дрогнула фактурой. Явившийся по зову помощник попытался предложить Елене Павловне стакан воды, был щедро окроплён предложенным и растерянно уставился на начальницу – в отличие от нотариуса, помощник был молодым, не старше Туры, и явно таких сцен на своем профессиональном веку еще не видел. А Снежная, поначалу опешившая, пришла в себя быстро. И угомонила Елену Павловну, указав пальцем на кнопку вызова охраны и проинформировав, что приедут в течение двадцати минут.

Елена Павловна замолчала, но смотрела на дочь так, что Туре стало страшно. По-настоящему страшно.

– А я-то думала… – Голос у матери свистящий. – Вот что означали слова в письме: «Елена, я думаю, так будет лучше всем». Всем! Всем хорошо, да! А мне лучше всех. Что там мне оставили? Шаль матери, пару брошек и кольцо?! А квартиру, всё имущество… – Елена забулькала, захлебнувшись словами. Продышалась. – Старый дурак! Он из ума выжил, точно вам говорю! Сумасшедший маразматик!

– Заткнись! – Тура вскочила и встала в стороне от стола, прижавшись к стене. – Как тебе не стыдно?

Ответить Елена не успела. Снежная поднялась со своего места и вернувшимся к ней протокольным голосом провозгласила, что экземпляры документа они могут получить у помощника.

Тура три часа бродила по городу. Обошла все окрестные мосты, останавливалась и смотрела на воду Адмиралтейского, Крюкова, Грибоедова. Вспоминала почему-то, как они бегали тут со Стёпой – и впервые за время, которое прошло после того, как он уехал, это не принесло боли. Ни для каких эмоций в душе Туры места больше не было. Всё забито под завязку сейчас. Те крохи места, что еще оставались, заполнило до отказа завещание деда, по которому Тура стала единоличной наследницей квартиры, движимого и недвижимого имущества и сберегательной книжки деда. В нагрузку к этому в виде бонуса прилагалась теперь мать в состоянии предельной невменяемости.

Что Туре теперь со всем этим счастьем богатой наследницы делать? Это единственный вопрос, над которым она мучилась. Но ответа за три часа блуждания так и не нашла.

Всё было свалено в кучу – вещи из шкафа, книги с полок. А создательница этого беспорядка с остервенелым видом рылась в комоде.