Трудная книга

В конце своего письма вы предлагаете мне разобраться в самом себе: что является причиной моих преступлений? Какие условия и обстоятельства моей жизни, какие черты моей личности?

Откровенно говоря, Григорий Александрович, теперь я сам этого не понимаю. Я много думал, но ответа найти не могу. Все те условия и обстоятельства, о которых я писал вам в предыдущем письме (ссоры с матерью, встречи с Сашкой), можно было обойти, пресечь, побороть. Все дело в том, что у меня не хватило в то время ума обойти эти обстоятельства. Я сделал первое, что пришло в голову, не думая о последствиях. Конечно, в этом виноват только я сам. Причиной моих преступлений было отсутствие ума и неспособность понимать жизнь. Ведь мне в то время не приходилось крепко задумываться о чем-нибудь. Так кого или что я могу в этом винить? Лишь когда я увидел, что подобных мне немало, и понял, какой большой мы приносили вред народу, среди которого жили, я крепко задумался. Я извлек из этого урока немало пользы, понял, что надо всегда думать о собственных поступках и о поступках других людей, окружающих тебя.

И если говорить о преступлениях вообще, то самое справедливое мнение и у вас и у меня должно быть одно: в современной советской жизни нет ни условий, ни обстоятельств для преступления. Возьмите любое уголовное преступление и увидите, что оно совершено лишь потому, что у обвиняемого сбились набекрень мозги. Так зачем же искать для оправдания преступления какие-то несуществующие обстоятельства или причины? Все происходит только от одного: у обвиняемого не хватило воли вовремя себя остановить, не хватило ума обойти эти мнимые трудности. К этому остается лишь добавить, что в местах заключения мозги становятся на место, у многих появляется ум, которым они в состоянии осмыслить случившееся и покаяться. Совершенное преступление пугает нас самих: «Как я мог это сделать?»

Вот я и подхожу к концу своего письма. На все ваши вопросы, Григорий Александрович, мне было очень трудно отвечать, и я не знаю, удовлетворит ли вас мой ответ.

Во всяком случае, я благодарен вам за ваше письмо: оно заставило меня еще глубже вдуматься во все жизненные сложности. И вообще, когда я получаю от вас письмо, я чувствую себя спокойным, на душе очень хорошо, радостно.

Теперь о Вере. Совершенно справедливо ваше замечание о ней. Да, она именно «девушка». Хотя бы потому, что пишет мне письма. Пишет, что поступила в полиграфический техникум. Однако я потерял уже все представления о ней и ее жизни. Все-таки третий год жизни в заключении дает себя знать, а она живет на свободе. Еще семь лет ей ждать меня очень трудно, и вряд ли нам суждено встретиться. А встретиться с ней я бы очень желал. Однако сейчас я стараюсь меньше думать о ней, так как слишком тяжело и без нее. Но рад, что там, на свободе, я в ней не ошибался. Больше о ней сказать ничего не могу.

И хочу сказать вам еще одно: это письмо, как и все остальные, пишу честно, положив руку на сердце. Понимаю, что некоторые мысли и выводы, которые говорит заключенный, настораживают хороших, честных людей. И вообще, нам верить не принято. Это считают вполне естественным. Однако я лично в разговорах с любым человеком, кто бы он ни был, привык говорить прямо. Я надеялся, что вы поймете это из тех, предыдущих писем. Буду надеяться, что в этом письме вас ничто не насторожит.

На этом кончаю. Желаю вам здоровья и творческих успехов».

Письмо хорошее, и я ему об этом написал:

«Твоим письмом на этот раз я в основном доволен, и хочется подвести итоги. И я очень рад, что мы с тобой, кажется, договорились: «Я понимаю, что Родину в этом винить нельзя», — пишешь ты.

На этом можно было бы поставить точку. Но мы — мыслящие люди и хотим разобраться в жизни, а потому пойдем дальше: так почему же? Почему у тебя не хватило ума? Почему ты не сумел обойти и преодолеть сложившиеся обстоятельства? Думать — так до конца! Ведь и ум и воля твоя тоже складывались и формировались в каких-то условиях. В каких?

Я очень рад, что мои письма, как ты говоришь, заставляют тебя думать, так давай думать дальше и с максимальной объективностью разбираться в этом вопросе. Как протекало твое внутреннее развитие и почему ты оказался таким неподготовленным к жизни? Я понимаю, что самому о себе трудно говорить и трудно найти необходимую меру объективности. Но из того, что ты о себе написал, я заключаю, что ты теперешний совсем другой, чем ты тогдашний, что ты перешагнул через такую грань, из-за которой уже можешь смотреть на свое прошлое как бы со стороны, вчуже.

Вот и давай попробуем».

Сознаюсь — писал я не без задней мысли. Я допускал, что мой очень сильный нажим на Юрия мог действительно сбить его с толку и он вынужден был отказаться от того, что говорил раньше. Но в какой степени это твердо?

Ответ Юрия на это мое письмо показывает твердость его наметившихся убеждений.