Трудная книга

«В страхе я забыл тогда, что хитрость — все равно что мелкая монета, на которую много не купишь. Хитрость близорука: хорошо видит только под носом, а не вдаль, и оттого часто сама попадается в ту же ловушку, которую расставила другим. Так же случилось и у меня. Преступники были неожиданно арестованы и, будучи убежденными, что это моих рук дело, выдали меня за своего главаря, заранее договорившись.

Ни следователю, ни суду я не смог доказать, что я не верблюд. Не помогла и кассационная жалоба. Я был осужден на двадцать лет и больше уже не писал ни жалоб, ни прошений о помиловании, решив, что между трусом и вором нет разницы: первый обворовывает самого себя, второй — других».

Человек учился, работал зоотехником, вступил в комсомол, был секретарем райкома комсомола, отслужил в армии, получил немало благодарностей и почетных грамот, был избран председателем колхоза…

«Да, прежде чем стать преступником, я был человеком с чистой, кристальной душой, каких у нас миллионы, и моя преступная жизнь есть результат обстоятельств, в которых я сам виновен. С детства я не имел воровских наклонностей и в душе презираю преступный мир. Но под влиянием дружков я совершил ошибку, а из страха, желая исправить ее, допустил другую. И вот несу жестокую душевную казнь, от которой не бывает покоя ни днем ни ночью».

А вот другой — сын рабочего, музыкант.

«На меня возлагались большие надежды, но я их не оправдал. Я загордился, стал терять голову, считал, что мне все можно, и получил по заслугам. Так и покатилась моя жизнь под откос».

Человек не уберег себя. Не подумал о том, что будет, а что же дальше? Что идет вслед за какой-то мимолетной радостью… Впрочем, радость ли это? Миг, наслаждение, за которым неминуемо идет похмелье — тяжесть расплаты и еще горше — голос совести.

Конечно, как выразился один мой иронически настроенный оппонент, легче произносить проповеди, чем быть святым, и все-таки человек должен быть человеком при любых обстоятельствах. Иначе ведь остается щедринская формула — «применительно к подлости», третьего не дано. Это значит — применительно к обстоятельствам. Это значит — уступка обстоятельствам, уступка одна и уступка другая, а чем больше уступок, тем дальше отодвигается их предел. И человек растворяется, от него остается обмылок.

Я не хочу превращаться в экскурсовода по музею человеческих трагедий, но как можно вскрыть внутреннюю механику падения и разложения человеческой личности, как не ее собственными словами? Если человек поднялся над собственной жизнью, над теми ущельями и теснинами, по которым она пронеслась, и если он сумел посмотреть на нее с высоты каких-то вершин, которых ему удалось достигнуть, и он теперь говорит об этом другим людям в урок и поучение — пусть говорит. И если кричит — пусть кричит, может быть, действительно услышат те, кто глухи, и что-то разглядят те, кто слепы. А потому присмотримся еще к нескольким судьбам.

Разве не поучителен хотя бы вот этот анализ, беспристрастный и строгий?

«Помню момент, как бросил нас отец. Помню скитания матери со мной и братишкой Анатолием. Как мать посылала меня звать отца домой. Помню, как я пошел в столовую, где застал отца, у которого, видно, пробудилась совесть, и он накормил меня. Помню, как я звал его домой, но он не пошел и лишь спустя несколько дней появился и снова стал жить с нами. Семи лет меня отдали в школу, но я учился без всякого контроля».

Обстоятельства и обстоятельства, надо сказать, труднейшие. Стоит только представить, как мать посылает сынишку к отцу для переговоров: жить или не жить? И вот они сидят в столовой, разговаривают по этим самым большим, по самым «взрослым» вопросам, и сын упрашивает, или убеждает отца, или, может быть, молча смотрит на него исподлобья, и тот, смилостивившись, заказывает ему порцию макарон или котлету.

Перелом в обстоятельствах:

«Отец умер, осталась мать и нас четверо. Я — старший. Первая льгота матери: я получил разрешение курить. Вообще я стал пользоваться подобного рода льготами в разных формах: непоявление вовремя домой и ряд других…»

Отражение в поведении:

«Так я постепенно отбился от рук, и уже потом мать не в силах была обуздать меня, дав волю, и только лила слезы да вздыхала. Я начал себя чувствовать хозяином и взрослым…»

Дополнительные факторы:

«Шло время, началась война, школу я покинул, так как считали, что в ней быть не обязательно. Меня влекла своя фантазия — больше видеть и больше иметь. Нужны были деньги, которыми я мог бы распоряжаться…»

Результаты:

Освободившая себя от всех сдерживающих начал личность продолжает свое разрушительное действие и по отношению к обществу и по отношению к самой себе.

«В 1942 году к нам в Эмбу было эвакуировано железнодорожное училище, куда я поступил учиться. Но учиться я не стал, а пошел электриком в паровозное депо. К заработку я добавлял то, что находил у товарищей в карманах.