Трудная книга

…Рыцари рубля и тюлевых занавесок, отцы и матери! Понимаете ли вы, что есть муки, кроме мук голода и холода, и что не хлебом единым сыт человек? Как часто, распираемые нравоучительным зудом, опьяненные дешевой властью над детьми, вбиваете вы словом и кнутом в их нежные головы клинья вынесенных вами из прошлой жизни и закоснелых со временем убеждений и взглядов на жизнь. Уверены ли вы в правильности вашего понимания жизни, отвечает ли оно современным требованиям? Верю, что во всех случаях вы руководствуетесь единственным желанием, чтобы ваш ребенок вырос счастливым. Но какое счастье вы ему готовите? Коммунисты понимают счастье так: жить для народа. Если у вас иное, отличное от этого понимание счастья, клянусь вам! — оно может обратиться в несчастье для предмета вашей любви. Не делайте же из семьи прокрустово ложе, не спешите учить детей, проверьте сначала себя. Ибо искалеченного вашей «учебой» ничто не излечит».

«А не сгустил ли он краски? — слышится мне скептический голос. — Что-то не верится, чтобы у нас, в наше время возможны такие самодуры родители. Сочинение! Так не бывает!»

О, великая сила заклинания! Если бы только она действовала! «Так не бывает» — если бы, действительно, после этого перестало быть то, что есть!

Однажды мне пришлось быть в Вязьме, интереснейшем старинном русском городе. Но, повинуясь давней привычке, я и там зашел в детский приемник. Туда собирают детей, оказавшихся по тем или иным причинам безнадзорными, совершивших какие-то тяжелые проступки, маленьких путешественников, задержанных на железных дорогах и т. д. Оказался таким путешественником и Володя Н., ученик 5-го класса, убежавший от своих родителей, живущих в Донецке.

Обратил он на себя внимание фразой, которую сказал воспитательнице: «Вы устройте меня в колонию, там из меня, может быть, человека сделают». Это было очень интересно, и я решил с ним поговорить.

Передо мной сидел очень приятный, как говорится, «семейный» мальчуган, с круглой, гладко остриженной головой и ясными, чистыми глазами. Он был в ученической форме, спокойно держал себя, скромно и разумно говорил, — одним словом, производил самое приятное впечатление. И вот он убежал из дому, от отца и матери, и никак не хотел возвращаться к ним. В чем дело?

Отец у Володи рабочий, мать — домашняя хозяйка, сын учится в школе — семья как семья, жизнь как жизнь. Но вот Володя перешел в 5-й класс, вместо учительницы Марии Ивановны — разные учителя по разным предметам, и все пошло по-другому. Раньше Володя любил арифметику, а с новой учительницей дело почему-то пошло хуже. «Непонятно как-то она объясняла, — говорит Володя. — И злая очень, правильно — неправильно, все равно кричит».

Одним словом, вместо четверок и пятерок Володя стал получать тройки и двойки. Родителям это не понравилось, и они решили строгостью восстановить положение. Но строгость полезна тогда, когда она справедлива, строгость несправедливая дает совершенно обратные результаты. Если мальчик, и вообще человек, понимает, что его наказали за дело, он любое наказание примет как должное, а несправедливое наказание не воспитывает, а озлобляет, — это нужно принять как закон.

— А главное, если б ремнем, а то он прямо по лицу, — говорит об отце Володя.

— Разве ремнем — лучше? — спрашиваю я.

— А как же? — убежденно отвечает мальчик.

Вы понимаете? Ремнем — это наказание, а по лицу — оскорбление. Значит, маленький человечек все-таки человек, со своей душой, гордостью и достоинством. А с этим никто не хочет считаться, над этим даже никто не хочет задуматься. Родителям нужны пятерки, а почему сын «съехал на тройки», почему любимая им когда-то математика стала ненавистной и он начал лениться — им до этого тоже нет дела. Им нужны пятерки. Мать, не желая ни в чем разбираться, жалуется отцу, а отец бьет.

Вот и получилось: сын не хочет жить дома. Один раз он, после очередной двойки, боясь расправы, не пошел домой и ночевал у кого-то из товарищей, но его нашли и избили еще больше. Тогда он сел на поезд и уехал из дому, направился в Ленинград. В пути его, конечно, задержали, и вот мы с ним в Вязьме ведем разговор.

— Ну ты очень-то не обижайся на папу, — желая внести некоторое успокоение в душу мальчика, сказал я. — Вот они за тобой приедут, и все будет хорошо.

— Они не приедут, — убежденно ответил Володя.

И мне сделалось очень горько, когда начальник приемника сказал, что это правда: он уже писал родителям, но те отказались приехать за сыном и просили прислать его обычным порядком, с провожатым. Как они встретят его, что ждет мальчика дальше?

Обо всем этом я написал им, Николаю Васильевичу и Вере Филипповне:

«Ну хотя бы примите его как следует, по-родительски. Нужно приветить мальчика, а не отталкивать его от дома. Если найдете нужным, напишите мне».

Но ответить они не сочли нужным.