Трудная книга

«Стоит ли говорить об украденных из буфета конфетах?

Все началось, пожалуй, лет с пятнадцати. Незаметно я ушел от развлечений своих старых товарищей и стал ездить из своего пригородного поселка в город. Старые друзья стали шокировать меня, а новые вызывали зависть, я завидовал, как они свободно ведут себя, как легко пренебрегают условностями поведения, и именно их я только и замечал в толпе танцующих. Я стал им подражать. Перед танцами нужно обязательно выпить водки, без этого нельзя. Потом слово «танцы» стало объединять такие понятия, как водка, драка, грязное отношение к девушкам. Чтобы в первый раз публично подраться, нужно быть пьяным, иначе ничего не получится. Чтобы заслужить авторитет у «друзей», нужно дать им понять, что вон та девушка, которую я провожал вчера, я с ней… и т. д… Помню, после первой драки у меня тряслись от страха руки и ноги, но уже на следующий день я в красках расписывал это приключение.

Но я не был тем, кого с малолетства считают испорченным мальчишкой. Меня замечали в толпе не как хулигана, а как парня, с которым приятно познакомиться. И я гордился среди друзей своей порядочной внешностью, которая вводила в заблуждение даже милицию.

И понимаете, после этих «подвигов» я становился какой-то раздвоенный: первый «я» брезговал собой в одиночестве, второй «я» хотел остаться тем, каким узнали его дружки. Сейчас я знаю, что в таком же положении, если не хуже, были и они: грубость — напоказ, а любовь ко всему (а ею полны мальчишеские сердца) — внутри. Я и сам сейчас не разберу, какой герой сидел во мне в то время. Дома я увлекался литературой, причем античной с примесью философии, в школе учился хорошо, а за художественное сочинение получил одну из двух выпавших на нашу школу премий по Северной железной дороге. Кажется, налицо все задатки прилежного ученика и подающего надежды молодого человека. Но от этого человека не оставалось ничего «подающего», как только он оказывался в компании завсегдатаев танцплощадок.

Одним словом, получилось так, что от одних — детских, наивных, но простых и честных друзей я ушел, но так и не добрался до других — веселых, пьяных, бесшабашных. Я был с ними, но полной их жизнью не прожил ни одного дня. В конце концов я понял, что в интеллектуальном развитии они ниже меня. Под этим понятием я, для удобства, объединяю все человеческое: честь, любовь, ум, культуру поведения и внутреннюю и т. д. Только тогда, когда все это собрание спит или бывает неполное, можно пьянствовать, бить по морде, снимать часы, хватать девушку, носить в кармане нож. А у меня все члены этого собрания были В наличии, причем каждый был судьей моих поступков. Честь — судья, любовь к людям — судья, желание быть культурным — судья. А поступки — грязные. Что делать? Вернуться обратно — не хватает силы воли. Остаться в этом болоте — нужно быстрей переделывать себя в худшую сторону, выгнать из себя к черту этих нудных судей, которые не дают, покоя ни днем ни ночью.

После школы я сразу же подал заявление в молочный институт. Экзамены сдавал «на авось» и, разумеется, не прошел. И только тогда я понял, что со мной что-то случилось. Вернее, случилось давно, может быть года два назад, но вот в один миг дало почувствовать себя. Произошла первая в жизни неувязка, легкий, но ощутимый удар. Из этого я вынес подавленное настроение; на фоне замечательной студенческой жизни моя будущая рабочая спецовка казалось неприличной, оскорбляющей деталью. Но работать пришлось. Поступил на завод учеником строгальщика, успокаивал себя тем, что это временно и что будут у меня наконец свои деньги (!).

На заводе была самая сухая проза, которая сначала показалась мне романтикой: традиционная всеобщая пьянка после получки. Иначе, казалось, и быть не могло. Как это рабочий, с чугунной пылью под ногтями, не имеет права выпить на свои заработанные деньги?!

Еще в 10-м классе я познакомился с одноклассником Л. Б. Он был парень моего типа, также заражен болезнью, которой страдал и я. И вот 16 марта 1954 года у меня дома мы пили водку; он показывает мне кастет, а я беру с собой нож. Я ни о чем не думал. Я только знал, что хулиган — это что-то неполное, есть тип повыше рангом. Что мне было в то время терять, когда я уже был человеком, который только случайно не сидит в тюрьме? У меня уже не дрожали руки и ноги. Ощущения стали стираться, побледнели, нужны были новые, более сильные. Вот предельный разрез чувств и переживаний человека, идущего первый раз на грабеж. Он уже подготовлен к этому преступлению, его не нужно тянуть за рукав, он уже давно ждет удобного случая, намека на приглашение. Все, что он делает, он делает сознательно, что нельзя сказать про хулигана.