Трудная книга

На первых порах цель преступления всегда одна — сам процесс его. Парню не нужны деньги, он рад бросить их в канаву. Это похоже на игрока, для которого не столь важен выигрыш, как притягателен захватывающий интерес самой игры. А после двух-трех ограблений или краж приходит корысть, жажда денег. Мне приходилось слышать, как ребята снимали часы и тут же бросали их: «Гуляй, голова! Все нипочем!»

Можете ли вы поставить под сомнение мои слова, если я скажу, что плохо помню само преступление? Помню какие-то обрывки, встречу с парнем на ночной улице, он бежит от нас. Мы его догоняем. Л. Б. ударяет кастетом, а я ножом. Очнулся в отделении милиции. Потом следствие и обвинение в попытке к ограблению. Приговор — пять лет. Что я испытал, переступив порог тюрьмы, описывать не буду; можно просто переписать главу из вашей повести «Честь».

Освободился с характером, еще больше окрашенным оттенком цинизма в отношении к людям. Тюрьма не исправила меня ничуть. И что самое главное, тот образ жизни, его обычаи, нравы, отношения, тип людей обобщились в моем понятии как целостное представление о людях вообще. Не прошла мимо меня и ходовая идея о том, что все люди — мошенники, все крадут, как только могут. Где-то у Толстого я читал, что вряд ли найдется такой негодяй, который, порывшись, не нашел бы в себе достоинств, достаточных для самовозвышения над остальными людьми, чтобы считать себя лучше их. Таким был и я. Только я никогда не обвинял ни людей, ни обстоятельства. Скорее всего, такое мнение о людях утешало меня, смягчало мысль о собственном ничтожестве.

Первый месяц на свободе я был спокоен; весь мир казался мне чудесным, я всех готов был расцеловать. Но потом чувства притупились, обтерлись о ежедневную прозу. Опять старое: шумные компании, водка. Но меня никогда не покидало тревожное предчувствие чего-то близкого, неотвратимого. Это вызывало раздражение, злость к себе, ко всему на свете, что попадало под горячую руку этой злости.

Я знал, что мне не избежать второй судимости, и высказывал эту мысль вслух. Понимаете мое состояние в то время? Знать, что впереди тебя ждет тюрьма, и знать наверное, как что-то неотвратимое, а не полагаться «на авось», и все-таки упорно идти к этому неизбежному! Чтобы устрашить себя, я сравнивал заключение и свободу, но — увы! — контраст потерял свою силу. Ругал себя, как последнюю тварь, потерявшую любовь к свободе, но не хотелось ничему сопротивляться. Какое-то тупое, бессмысленное равнодушие. Может, это и есть та неудовлетворенность, о которой я говорил раньше? Но чего мне не хватало? Мне хотелось, чтобы все мои желания сбывались сами собой, но они почему-то не сбывались, а вместо них приходила неудовлетворенность. Честолюбивая, мальчишеская, проходящая с годами. Сейчас я понял ее природу: отсутствие силы воли и здравого взгляда на жизнь: все дается с трудом.

«Но как неудовлетворенность перерастает в сопротивление?» — спрашиваете вы.

Если подросток видит все в неверном свете, коллективу трудно наставить его на путь истинный. Он ненавидит сюсюканье учителей о правилах поведения, никому не верит. И, предубежденный против всего коллектива, во всех его действиях видит попытки покушения на свою самостоятельность (!). Не убежденный, он сопротивляется, и довольно активно. В конце концов ему приходится вступить в конфликт с коллективом. Пример — ваш Антон. Мне кажется, что именно в этот момент, накануне конфликта, когда испробованы все варианты предупредить его, так необходим человек, который воплощал бы в себе все лучшее от коллектива и, как порождение и олицетворение его, увлек бы собой (!) свихнувшегося юношу. А у других нет ни Марин, ни вообще чутких товарищей. Такие огрызаются всю жизнь.

На свободе, как и предчувствовал, я был недолго. Снова осужден на пять лет, как «организатор хулиганских действий». Этого достаточно, чтобы не надеяться на досрочное освобождение.