Трудная книга

Почувствовал, что дело неладное, решил в общежитие не ходить, ночевал прямо на холодильнике, разложив на пол деревянные щиты. Ребята разыскали, прислали нарочного, опять звали на дело. Не пошел. Познакомился с девушкой. Хорошая девушка. Лорой звали, десятый класс кончала, отличница. Пошли с ней в театр, купил билеты, пригласил в буфет. Разговорились — о том о сем, о жизни. «А сколько зарабатываешь?» — спросила Лора. Сказал. «А откуда же у тебя такие деньги, чтобы в театр ходить и девушек угощать? Как распределяешь заработок? Что покупаешь? Как обедаешь? Что берешь на первое, на второе?» До всего докопалась и все, как видно, поняла. «Больше не делай этого».

А тут, как нарочно, дали отпуск. Не хотелось домой показываться нищим, да и без подарков являться обычай не велит. А опериться еще не успел. Ребята снова пристали: «Еще раз поможешь, и — концы! Тогда и в другую комнату переведут». Видно, с комендантом сговор был.

— И как это у меня получилось, сам не знаю. Малодушие? Нет, не малодушие. Тут что-то больше, — пытается теперь задним числом проанализировать тот свой поступок Саша и не может.

Одним словом, пошел. Ограбили магазин, получил он кирзовые сапоги и отрез на костюм — решил везти в подарок отцу. Подал уже телеграмму о выезде, в последний раз пошел на свидание с Лорой и не дошел, был арестован. А те, настоящие бандиты, думали, что это он «продал» их, и потому все стали валить на него: он в свои восемнадцать лет оказался чуть ли не главным организатором всего дела и получил 15 лет сроку. Возмутился, стал протестовать, буянить, искать правды. Ну а на это в тюрьме есть управа: штрафной изолятор. Но что значит изолятор для поруганной справедливости? Сашка разделся догола и лег на цементный пол: помру, а свое докажу!

Вот в таком состоянии он поехал в колонию. Перед отправкой приехала мать, привезла передачу. Об этом пронюхали «воры», стали присасываться, запугивать, рисовать безвыходное будущее: «Ты наш!» Но конвоир-солдат — помнится, его фамилия Киселев — всячески отбивал его от них. Приехали в колонию, начальник командует: «Воры — к ворам, мужики — к мужикам!» «Воры» потянули Сашку к себе, но Киселев опять его не пустил.

А тут, в колонии, «революция» произошла против «воров»: «мужики», доведенные до крайности их насилием и безразличием начальства, отказались входить в зону, пока не выведут воров. Два дня стояли на снегу против зоны, пока их требование не было удовлетворено. Было сменено и начальство.

Начальником колонии стал капитан Рогов. Он начал больше вникать в дело, лучше относился к заключенным, постепенно сколачивал коллектив, и жизнь пошла другая. Заметил он и Пшеная, его старательность, стремление к коллективу. Порасспросил о всей его прошлой жизни, поверил в него и назначил сначала приемщиком досок, потом десятником и, наконец, бригадиром тракторной бригады. Сашку это еще больше окрылило. По ночам он читал технические книги, ездил в управление, добывал горючее, даже один, без конвоя, разъезжал по колхозам за сеном. Временами даже забывал, что он в заключении, а просто — работал и одновременно присматривался к людям, изучал их. Один раз не хватило горючего, это грозило срывом плана лесовывоза. Сашка помчался в управление, поднял ночью снабженцев, к утру привез горючее, а на другую ночь кто-то пробил бочки, и половина содержимого вытекла. Расследовали, искали виновных, обсуждали в коллективе. Больше всего горячился Сашка Пшенай, горячился совершенно искренне: здесь, в заключении, ему открылась правда жизни, здесь он почувствовал дух коллективной деятельности.

«В заключении я уже начал понимать многое и старался жить справедливым человеком, не отставать от жизни, читал политические и художественные книги, газеты. В колонии меня за это уважали. Безусловно, были и огорчения, и трудности, но здесь я шел той жизнью, о которой писали газеты. И вот с такими стремлениями я в 20 лет досрочно освободился».

Вернувшись домой, в колхоз, Саша увидел то, чего раньше как-то не замечал. «Мне тяжело было сживаться с теми недостатками, с какими они живут, потому что я видел и на себе ощутил силу коллектива, который не проходил мимо несправедливости, заботливо поправлял ошибавшегося человека, без обиды указывая на его ошибки. И я в этом коллективе понял, в чем заключается цель жизни и счастье».

А здесь — даже дико: родной дядя, бригадир, чуть ли не на виду у всех, вез домой колхозные доски, солому, бурак, подсолнух. Используя свое положение, люди злоупотребляли своими должностями и тянули кто что мог. Собрали большую партию арбузов, повезли сдавать государству, а продали на сторону. Хотели втянуть Сашу в расчете на его затемненное прошлое. Он отказался, а когда вопрос об этих арбузах всплыл на колхозном собрании, то выступил и обвинял и председателя, и собственного дядю Степана, бригадира. Но его обозвали тюремщиком и не дали говорить. Сашка пошел в райисполком, попал к какому-то начальнику, и тот ему сказал: «Не вмешивайся не в свое дело, а делай, что велят. А будешь куда писать, все равно к нам пришлют».