Трудная любовь

Галимэ знала, куда ведут ее, но ни один мускул не дрогнул на спокойном, словно выточенном из самшита, лице женщины. Неожиданное ощущение своей собственной силы выпрямило ее усталую спину.

Наверное, они очень боятся, раз избитую, измученную женщину ведут пять здоровых, вооруженных мужчин. Если бы сейчас ее видел Ахмет!.. Она тяжко вздохнула и подняла глаза. «О алла, благодарю тебя за него. Но, видно, я очень прогневила тебя, раз взамен ты требуешь мою душу».

И словно бросая вызов своему богу, перед которым она трепетала всю жизнь, Галимэ гордо подняла голову: «Я готова».

ЛЕСНИЧИХА

Главный агроном Багарякской РТС Михаил Петрович Серебряков, когда приезжал в Огневское, всегда останавливался в лесной сторожке у Карповых. С ними он познакомился два года назад, по приезде в РТС, где работали оба сына лесника.

Дом лесника стоял на самом берегу озера Большой Куяш. Серебрякову нравилось озеро — тихое, спокойное, поросшее по берегам камышом. А самое главное — в нем водились караси. И Михаил Петрович и Карпов любили на зорьке посидеть с удочкой у воды и с каким-то особым азартом ждать, что вот-вот дрогнет поплавок, и на леске блеснет в первых лучах солнца тяжелая, словно слиток золота, рыба.

Пожалуй, эта страсть больше всего и сдружила их.

И сегодня Михаил Петрович остановился у Карповых. Приехал он уже вечером. После зноя июльского дня и беспрестанной ходьбы по участкам у агронома невыносимо ныли ноги.

Мягкий сенник, брошенный лесничихой прямо на чистый пол, сулил приятный отдых, и Серебряков лег тотчас после ужина.

Добела выскобленные полы и крашеные лавки, рушники над рамками с фотографиями и кисейные занавески на окнах навсегда впитали в себя запах леса и болот, запах трав, которые летом собирала хозяйка. И когда Серебряков вспоминал Карповых, то прежде всего вспоминал этот тонкий, нежный запах.

Спать не хотелось, было приятно полежать, расслабив усталые мышцы, ощущать свежее, прохладное дыхание озера и думать о жене и Кирюшке, которые должны вот в августе приехать к нему на целый месяц.

Внезапно скрипнула дверь. Из освещенной кухни, где у печки возилась лесничиха, в горницу просунулась седая голова Тихона Саввича.

— Спишь, Петрович? — тихонько окликнул он.

— Нет, нет! Заходите. — Серебряков любил беседовать с Карповым: старик хорошо знал жизнь и умел о ней рассказывать.

Осторожно постукивая деревяшками, Тихон Саввич подполз к сеннику и, отогнув простыню, примостился с краю.

— Ночь-то какая, благодать, хоть читай! И комарья мало. — Он зашелестел бумагой, свертывая цигарку. Серебрякова обдало крепким запахом самосада. — Ну что твоя Наталья Васильевна пишет? Долго ей еще учиться-то? — поинтересовался старик. — Видать, и на эту зиму не приедет, а работки бы ей в новой больнице хоть отбавляй.

— Нет, не приедет. Год еще. — Серебряков невольно вздохнул. Вспомнив лицо жены, ее серые ласковые глаза, он грустно пошутил: — В пору разойтись! Вроде бы женат, вроде бы нет.

Выпустив густую струю дыма, Тихон Саввич неодобрительно качнул головой.

— Уж больно вы, молодежь, кидаетесь этим словом. Как что — так и развод. Намедни пришел ко мне Ванька Степанов, сапоги чинить принес. Разговорились, жениться собирается. Я и спроси: «Невеста-то хороша?» А он, брандахлыст, и отвечает: «Бог ее знает, на ней не написано. Поживем — увидим. Если что, и разойтись недолго». — Тихон Саввич даже заерзал на сеннике от возмущения. — Был бы мой, я бы ему, сукину сыну, штаны за такие слова спустил. Жену по себе брать надо. А выбрал — береги, с ней жизнь жить.

— Ну, а если не живется, тогда как? — решил подзадорить старика агроном, зная, что сейчас тот расскажет что-нибудь интересное.

— Как так не живется?! — с неожиданным раздражением вспылил Тихон Саввич. — А ты — человек, вот и сделай, чтоб жилось. Ведь по любви сходитесь. Уступать надо друг другу. Жена тебе не рукавица: износил — новую купил, — заключил он в сердцах и продолжал уж более миролюбиво: — Я и сам, прежде чем до этого дошел, дров наломал, страсть и сказать сколько. Эх, Петрович!

Старик замолчал, задумчиво попыхивая цигаркой. Его темные, обычно с лукавинкой глаза стали строгими и, казалось, устремились куда-то далеко-далеко.

Серебряков тоже выжидал, боясь спугнуть начатый разговор.

Он часто задумывался, наблюдая за Тихоном Саввичем, который весело передвигался за женой на самодельной тележке, угадывая каждое ее желание: «Как сумели сберечь и пронести через всю, видимо, нелегкую жизнь свою любовь эти два человека?»

Ни сам Карпов, ни его жена, Христина Кондратьевна, никогда не вспоминали прошлого. А на попытку агронома расспросить о нем Тихон Саввич лишь уклончиво улыбался:

— Счастье, Петрович, у каждого свое. Одно скажу — русским бабам цены нет. Чай, сам видишь, какая у меня Христинька.

Через открытое окно, защищенное от комаров сеткой, веяло ночной прохладой и еле уловимым запахом осоки. Где-то на том берегу грустно и монотонно тянула свое «сплю! сплю!» сова, по темному вызвездившемуся небу плыла круглая желтая луна.