Трудная ноша. Записки акушерки

– Вы мне сейчас поможете, – повторила она еще более настойчиво.

Я нервно хохотнула, гадая, какого рода помощь могла потребоваться этой даме столь неотложно. У нее что, до сих пор боли? Может, сосредоточившись на одном заболевании, персонал проглядел еще какие-нибудь симптомы? Я начала перебирать в голове все возможные варианты проблем, которыми женщины делились со мной в таких вот беседах у больничной койки, пока миссис Бхатти не ухватила меня своей ручкой за подбородок, заставив прийти в себя.

– Вы мне поможете.

– Да, – смирилась я, готовясь стоически выслушать любые самые ужасные секреты, какими она решила со мной поделиться.

– Да, я вам помогу. Скажите, что вам нужно, миссис Бхатти.

– Вы напишете благодарственную открытку, – сказала она.

Лицо ее растянулась в сияющую улыбку, и она отпустила мой подбородок, оживленно захлопав в ладоши и заговорщицки причмокивая, пока я краснела за свои неоправданные подозрения. Она не собиралась ничего на меня взваливать, просто увидела во мне подходящую кандидатуру для небольшого розыгрыша.

– Оооо, – воскликнула я, расхохотавшись, словно с самого начала поддерживала ее шутку. – Ну конечно! Да! Я помогу вам подписать открытку. А кому она?

Миссис Бхатти покопалась в куче журналов в ногах постели и вытащила оттуда открытку с мультяшными утятами, которые обнимали друг друга крылышками, а над клювами у них парили ярко-красные сердечки. Она передала открытку мне, развернула и указала на надпись: «С любовью! Кря-кря!»

– Это открытка для персонала, – сказала она. – Для вас.

– Для меня? Но я сегодня даже не работаю, просто вышла на замену. В эти две недели за вами ухаживали совсем другие акушерки. Это очень мило, но…

Ручка миссис Бхатти легла мне на плечо и одним коротким движением усадила в кресло возле кровати. Несмотря на полтора метра роста – уж точно не выше, чем я, – что-то в ней заставило меня послушаться.

– Вы подпишете открытку, дорогуша. Напишете – большое вам спасибо.

– Вы хотите, чтобы я подписала благодарственную открытку… себе?

– У меня английский не очень, дорогуша. Что ж тут поделать! Так что пишите вы, – сказала она и снова указала на открытку, а потом на ручки, торчавшие у меня из кармана.

Я покорно присела в кресло с ручкой в руке, подбирая слова, которые в достойной мере выражали бы мою благодарность себе самой. Миссис Бхатти усмехнулась и одобрительно кивнула, когда я поднесла ручку к открытке.

– Дорогая Лиа, – громко произнесла я, выводя то же самое на бумаге, – большое спасибо всем вам за вашу тяжелую работу… – но тут почувствовала, что она ожидает от меня чего-то большего, чем просто пара слов, пририсовала улыбающуюся рожицу, сердечко и три поцелуя. Положила открытку в конверт и передала миссис Бхатти, которая затем передала его обратно мне и жестом показала открыть. В довершение «спектакля» я открыла конверт и, словно понятия не имела о его содержимом, внимательно прочла подпись, стараясь выглядеть в достаточной мере удивленной, тронутой и смущенной.

– Большое спасибо, миссис Бхатти.

– Спасибо вам, дорогуша!

– Огромное спасибо!

– И вам тоже, дорогуша!

Она обхватила меня руками и прижала к своему мягкому маленькому тельцу, а я, в свою очередь, ласково похлопала ее между крошечными торчащими лопатками – так утешают пожилую тетушку, которая не может вспомнить, куда задевала очки. Она сжала меня в объятиях еще крепче, и я вдруг поддалась, расслабилась, пока утреннее солнце лило на нас свои лучи из окна. Казалось, что я могла бы простоять так всю смену, благодаря и принимая благодарности, вдыхая теплый сладкий аромат ее волос.

– Ну все, мать Тереза, у тебя вызов.

Джун, другая акушерка, работавшая в отделении в тот день, отдернула занавеску и теперь смотрела на наши уютные объятия с нескрываемым раздражением, поджав губы, как суровый шериф в вестерне, действие которого почему-то разворачивается в роддоме. Обниматься с пациентками? Я вас умоляю! Закаленной акушерке наблюдать за подобными умилительными сценами противней, чем соприкасаться с разными телесными жидкостями, с которыми мы имеем дело в силу своей работы. Такие старые бойцы наращивают себе толстую, непрошибаемую кожу за долгие годы практики и, как мне еще предстояло узнать, в этом есть определенный смысл. В глазах опытной Джун я выглядела мягкосердечной дурехой, совсем не готовой к тяготам нашей работы.

– Палата шесть, вторая кровать, – рявкнула Джун после того, как я затолкала в карман открытку, выбралась из объятий миссис Бхатти и догнала ее в коридоре.

– Кристел, пятнадцать лет, преждевременный разрыв плодных оболочек, двадцать три недели и три дня, пижама с Микки-Маусом и лицо восьмилетней девчонки. Удачи!

Джун вернулась к своим пациентам в других палатах, а я поспешила к дверям шестой.