Трудно быть духом

Магнитофон включился на полную громкость. Из динамиков грянул бессмертный Кобзон. Хит прошлого века народ не вдохновил.

Танцевать под «И вновь продолжается бой» ни у кого не повернулись ноги. Сержант Прохоров возмутился:

— Э-э! Пипл! Я не понял! Дискотека началась, мать вашу! Танцуем, танцуем!.

«Духи» неуверенно задвигали конечностями. Фома заголосил:

— Больше жизни, друзья! Двигай попой! Давай, давай! Врубай светомузыку!

Дневальный Гунько попеременно защёлкал выключателями.

Табло «Учебная тревога» замигало. Мишка Медведев подошёл к «бармену»:

— Один чай, пожалуйста…

— Не вопрос! — Евсеев протянул кружку. — Рубль! Сегодня большие скидки…

Мишка полез за деньгами. И в этот момент светомузыка погасла.

Прохоров зарычал:

— Э-э! Чё за дела?! Я не понял!.

Из коридора вылетел перепуганный Гунько:

— Шухер! Ротный идёт!

Музыка мгновенно вырубилась. Народ брызнул в разные стороны.

Евсеев заметался с подносом и чайником. Срывая с себя бабочке, он крикнул:

— Дневальный, поднос!.

По казарме пронёсся грохот сапог. Скрипнули кровати. Затем наступила тишина. В расположение вошёл капитан Зубов. Дежурный, еле успев привести себя в порядок, доложил:

— Товарищ капитан, за время моего дежурства происшествий не случилось. Дежурный по роте сержант Прохоров!

Лицо ротного медленно вытянулось. Он ткнул пальцем в лоб Прохорова:

— Сержант, что это?

Тот поспешно стащил с головы красную бандану.

— А-а… Это я так… кепку постирал!

— Ага. А это? — палец ротного переместился на замершего рядом дневального.

Рядовой Гунько с подносом и чайником усиленно делал вид, что твёрдо знает, на кой хрен они ему понадобились посреди ночи.

— Это? — Сержант Прохоров доверительно склонился к Зубову. — Товарищ капитан… а хотите чаю?.

«Дедушки» вяло ковырялись в тарелках. Перед каждым стояла отдельная тарелка с нетронутым маслом.

— Интересно, какой удод придумал этим живых людей кормить? — светски поинтересовался товарищ сержант.

Рядовой Евсеев хмыкнул:

— Зажрался ты, Прохор… Горох с рыбой — неповторимый букет!

— Я как домой приду, первым делом голубцов… кастрюльки две… как наверну! — мечтательно произнёс Фома. — И всё это — с гранатовым соком!.

— А моя матушка такие пельмешки лепит! А картошечка тушёная… с рёбрышками… Да с огурчиком бочковым… — непринуждённо поддержал тему Евсеев.

Прохоров бросил ложку.

— Э-э! Завязывайте, а? Слюна уже хлещет, блин! — Он печально подпёр подбородок рукой. — Мужики, у меня такое ощущение, что «гражданки» вообще никогда не было. Что я в армии родился. Сапоги уже… как тапочки… Хэбэ — как… пижама…

— Та же фигня! — кивнул Евсеев. — Всё, что было до армии — как сон…

Фома отхлебнул чаю с витаминами:

— Фигня, прорвёмся! Сколько там до приказа?

— Не царское это дело… — Евсеев кивнул в сторону «духов». — Вон, калькуляторы сидят…

— Народ! Заглатываем поживее… Масло тает! — громко сказал сержант Прохоров.

Тут же из-за своего стола с набитыми ртами вскочили Гунько и Вакутагин. Держа в одной руке кусок хлеба, в другой — ложку, они подбежали к старослужащим. Гунько сгрёб ложкой масло с тарелки, стоящей перед Евсеевым:

— Поздравляю… До приказа девяносто два дня!

Вакутагин проделал ту же операцию с маслом Фомы:

— Поздравляю, товарища младший сержант… Да приказа — девяносто два!

Тот прихватил его за руку:

— Не понял… У меня Медведев должен забирать!

— Медведев в наряде, — доложил Гунько.

Фома отпустил Вакутагина:

— А-а, да… Ну, ладно. Тогда жуй…

«Духи» вернулись обратно. Прохоров тупо уставился на своё масло. К нему никто не торопился.

— Та-ак… Жду тридцать секунд… — угрожающе протянул сержант, глядя на часы.

Фома хихикнул в кулак:

— У Ходокова залёт!.

Прохоров рявкнул на всю столовую:

— Ходоков!!

Ходоков вскочил и, спотыкаясь, понёсся к маслу. Прохоров перехватил его руку, сгребая «духа» за грудки:

— Ты что, опупел?! Почему у всех уже девяносто два, а у меня до сих пор девяносто три, а?!

— Забыл… Девяносто два, товарищ сержант! — пролепетал тот.

Прохоров заорал ему в ухо:

— Забы-ыл?! Значит, будем восстанавливать память! Твою мать!!

Пока рота дошагала до казармы, сержант, конечно, немного остыл. Но простить — не простил. Для восстановления памяти он использовал старинный армейский рецепт — отжимания перед строем.

Сам Прохоров деловито прохаживался рядом, стимулируя умственную деятельность «духа». Потный Ходоков стонал, с трудом отрываясь от пола. Однако жалеть его никто не собирался.

— Шестьдесят шесть, шестьдесят семь… Что, Ходоков, сдох? До девяноста трёх ещё далеко… Шестьдесят восемь… — монотонно бубнил сержант. — Вы наблюдаете сеанс восстановления памяти по методу Прохорова… Пятьдесят девять, Ходоков…

— Товарищ сержант, вы ошиблись… Уже шестьдесят девять было! — взмолился тот.

— Да? Фигня какая… Ты сегодня в столовой тоже ошибся! Похерил традицию… — Прохоров обратился к строю: — Напоминаю ещё раз: назначенные «духи» на ужине забирают у дедушек масло и говорят, сколько дней осталось до приказа… Что не понятно?!

— Всё понятно! — дружно ответила рота.

Сержант кивнул: