Трудно быть духом

Застолье хором грянуло:

— ПОДПОЛКОВНИК!!

Под общие аплодисменты Бородин протянул руку через стол:

— Ну, Виктор Романыч, поздравляю!.

— Спасибо!. Спасибо, товарищ полковник!. — радостно сказал Колобков.

Он довольно расхохотался, принимая поздравления. Неожиданно его взгляд наткнулся на хмурого Шматко. Тот пробормотал:

— Поздравляю, товарищ майор!. Хотя… уже ж… не майор!.

— Почему не майор?. Пока что майор!. — громыхнул Бородин, тут же вынимая из кармана две крупные звёздочки.

Командир части поставил перед Колобковым два пустых стакан, бросил в каждый по звезде и наполнил их до краёв водкой.

— До подполковника ему ещё глубоко!!

Колобков сконфуженно посмотрел на Ирину. Старший прапорщик Шматко с иронией хмыкнул:

— Вы же новую жизнь начинаете, Виктор Романыч… Начинайте!.

Колобков встал, косясь на невесту:

— Ирочка… Ну это… традиция…

Он большими глотками опустошил один стакан и шумно поставил его на стол. В зубах у него оказалась зажата звезда.

— Одна есть!. — провозгласил командир части.

— Ну так… Я за второй!. — кивнул Колобков, поднося ко рту второй стакан.

Постепенно застолье перевалило экватор. Народ разбился на кучки. В каждой из них пошли свои разговоры, порой не имеющие отношения к торжеству. Кое-где даже завели речь о службе. Что испокон веков означало, что господа офицеры нажрались в хлам…

Старший прапорщик Шматко встал, явно собираясь выскользнуть.

Но полковник Бородин контролировал ситуацию.

— Шматко… ты куда это?. — зычным басом спросил он, привлекая внимание соседей по столу к дезертиру.

— У меня это… Дело ещё одно есть!. — смутился тот.

Капитан Зубов замахал руками:

— Не дури, Николаич!. Сядь!. Данилыч, не пускай его!.

— Пал Терентич… я математику эту ещё не смотрел… Сегодня вечером собирался выписать всё!. — сказал Шматко, упрямо пробираясь к выходу.

— Завтра напишешь!. Посиди ещё!.

— Завтра не получится!. Да и плохо всё на последний день откладывать!.

Бородин подумал и разрешил:

— Это точно!. Ладно, чёрт с тобой… иди…

В общем шуме и гаме никто не обратил внимания, как следом за старшиной выскользнула невеста. Она молча остановилась на пороге прихожей, наблюдая, как одевается Шматко. Дождавшись, когда он выпрямится, Ирина негромко сказала:

— Олег Николаич… Хоть вы-то не смотрите на меня так…

Он отвёл глаза, бормоча:

— Да я просто спешу… честно…

— Я ведь сама понимаю… Вы простите, если что…

— Бог простит. А я не священник, чтоб грехи отпускать…

В прихожую ввалился изрядно раскисший Колобков:

— Та-ак!. А что это у нас тут… ик!. происходит?! — заплетающимся языком выговорил он. — Шматко, ты что… жену у меня крадёшь?.

Не позволю!

Ирина с каменным лицом жёстко произнесла:

— Иди в комнату!

Колобков сфокусировал взгляд:

— О, моя жена уже командует!. Есть идти в комнату! Кру-у… ну, что ты молчишь? Нужно говорить: кру-гом!. Секундочку… я ведь, между прочим, старший по званию!.

Старший прапорщик Шматко надел фуражку и отдал честь:

— Ну, совет вам да любовь!.

В каптёрке второй роты меню, конечно, не блистало таким разнообразием, как у Колобка на свадьбе. Тут всё было по-простому: картошка, сало, колбаса, огурцы, помидоры, тушёнка. Зато никакого напряга не наблюдалось. И ни одной кислой морды за столом не возникло. Хотя похожий тост прозвучал:

— Предлагаю тост за молодых… — высказался Евсеев под общие вопли.

Фома наклонился к Прохорову:

— Подобрел Евсей… На старости лет…

Тот понимающе поджал губы:

— А ещё говорят, алкоголь пробуждает в человеке самые низменные чувства…

— Отсюда вывод — Евсей не человек! — глубокомысленно подытожил Фома.

Все, кроме Евсеева, заржали. Он терпеливо дождался паузы в раскатах хохота:

— Мужики! Я серьёзно! Просто себя вспомнил полтора года назад…

— Я тоже тебя вспомнил… Жуткое было зрелище… — вставил Прохоров.

Утихший было смех снова перерос в жизнерадостное ржание.

— Э! Хорош прикалываться! — Евсеев прищурился. — Прикиньте, если бы нам дембель на полтора года отодвинули…

— Свят, свят, свят… — перекрестился Фома.

Прохоров поёжился:

— Смотри… Если накаркаешь!.

— В самом деле, Евсей, ты как скажешь… — Писарь Звягин нервно вздрогнул. — Ещё полтора года… Застрелиться! Банкуй давай!

Ещё один банкет протекал совсем рядом. В казарме. На табуретке стояла открытая банка с кильками. Рядом лежали хлеб и лук. В роли тамады выступал рядовой Кабанов:

— Мужики… Не могу поверить… Каких-то полтора года осталось…

Сидящие вокруг «духи» дружно подняли бутылки с лимонадом.

Кузьма Соколов протянул:

— А кажется, только вчера призывались…

— Ну, давайте… За то, чтобы вчера призвались, а завтра демобилизовались! — предложил Кабанов.

Все чокнулись, сделали пару глотков и закусили килькой.

Не баклажаны, конечно, с сыром. Но жаловаться никто не стал. Для солдатских желудков и крем-сода с рыбой — праздник.

— А где Медведь? — вдруг спросил Гунько.

— Курит, наверное…

Кабанов покрутил головой:

— Чё-то он мутный какой-то… Сейчас я за ним сгоняю!

Кузьма положил ему руку на плечо:

— Да не надо… Не трогай его…

В каптёрке народ накатил по пятой, окончательно поверив своему счастью. Сержант Прохоров задумчиво покрутил в руках потёртую кепку неопределённо камуфляжной расцветки: