Трудное время для попугаев

– А так! Они их строили с глубоким, между прочим, смыслом! Я тут в Саратов ездил, сосед попался в купе – профессор! Молодой, я думал – студент, вечерник или заочник, все с какими-то конспектами возился, все писал чего-то… Потом разговорились, то-сё, оказывается, он с тридцати пяти лет уже доктор наук!

– Бывает и раньше, я в газете читал как-то.

– Да погоди ты со своими газетами, я не про то, черт с ним, с профессором! Вот книжонка у него была – это да-а! Как называлась, сейчас не вспомню – врать не буду. То ли «История русского быта»… ну что-то в этом роде. Его, между прочим, книжечка! Он еще извинился, сказал: «Я бы вам подарил, но вот везу другу, уже подписал». Она бы мне пригодилась, там – всё! Я даже кое-что выписал. Поверишь, лежал на верхней полке и выписывал – ну там названия всякие, определения, – забудутся ведь, башка-то не новенькая, а знать надо! Кто мы, Вить, безродные фомы? Всё утеряли: обычаи, веру… Вот, сейчас тебе почитаю… – перелистывал он странички зеленого своего блокнотика, но цифры и всевозможные подсчеты расселились в нем так обстоятельно, что даже он, хозяин писчебумажной территории, не мог сразу напасть на нужную тропу. – А, вот, например, это: «…для строительства избы выбирались в лесу особые деревья, не относящиеся к разряду „буйных“ или „стоеросовых“. Закладку строения следовало начинать, когда наполняется месяц…» Или вот: «Под углы первого венца бревен клали с магической целью: клочок шерсти, горсть зерна, ладан, воск… Вселение семьи в новопостроенную избу сопровождалось обрядом перенесения огня…» Или еще… сейчас… слушай: «Космологическая система защиты от духов зла… опиралась на строгий принцип размещения заклинательного орнамента и охранительного узора. Орнаментировались все отверстия в жилищах – окна, двери… В одежде – ворот, подол, обшлага рубахи и т. д.».

– Да, серьезно жили! – Витек закуривал.

– Еще бы! – радостно откликался отец, гордясь далекими незнакомыми предками. Он перелистывал еще несколько страничек. – А это я даже перерисовал: наличники! Кружево, да, Вить? Вот, гляди – солярный знак, солнце, одним словом, а эти вот зигзаги – «хляби небесные»… Видишь, они все разные, там еще были, но я уже не успел перерисовать, да и трудно – поезд-то идет, рука вздрагивает.

– Это точно, – соглашался Витя, – в поезде всегда рука вздрагивает, даже когда он стоит…

– Я, Вить, как эту книгу посмотрел – всё, думаю, я не я буду, если себе такой дом не отгрохаю! Ну, может, конечно, не совсем такой: тут ведь и время нужно, и материалы соответствующие, и, чего греха таить, умение… Если только найти кого, договориться.

– Договаривайся!.. Он тебе за эти кружева такую сумму вломит, что без порток останешься.

– Ничего, деньги со временем заведутся! Коров возьмем в аренду… Да ты не думай, у меня здесь, – отец тряс в воздухе блокнот, – целая бухгалтерия! Я шутки шутить не буду: решил – всё, заметано! Надо будет – на хлебе с водой посижу, перетерплю! На три работы устроюсь, уже и так, считай, на двух. Зато потом – молоко свое, куры-утки свои, картошка, соленья-варенья… Баньку поставлю! Там есть банька, но ветхая, надо новую. Река рядом, рыба пока не перевелась. Осенью – грибы, но это уж женское дело: грибы, малина…

– Коль, сколько тебе годочков?

– Чего сколько, чего сколько? Не важно сколько… Не старик еще, понял! Успею…

– Да ладно, не заводись, не хотел обидеть! Просто из города все видно, а в деревню явишься – ни черта не видать… С буренками знаешь сколько возни? А твоя Маша… Хотя вам виднее! Вы уже сейчас вымотанные оба, начинать же практически с нуля.

– Разберемся.

Устя из ванной слышала: голос отца терял радость и мощь убеждений. Час кухонного ликбеза заканчивался…

– Вот, возьми, тебе и Вале. Дядя Витя принес, – протягивал отец две шоколадки.

Устя прятала свою в портфель, а Валину – в секретер, среди книг и тетрадей, чтоб потом выдавать по чуть-чуть: у сестры аллергия, много сразу нельзя.

Дождавшись, пока Устя и мама улягутся, отец прокрадывался обратно на кухню и открывал аптечку. Он пил свое лекарство, ставил его тихо, закрывал дверцу аптечки медленно, осторожно, чтоб никто не услышал. Он долго еще не возвращался в комнату – наверное, стоял у окна и думал о своем Дерябине или продолжал мысленно спорить с Витьком, запросто укладывая его в этом споре на обе лопатки.

Мама тоже работала с утра до ночи в буквальном смысле. В своем вычислительном центре после основной работы она брала дополнительную, так что с девяти утра и до восьми, а иногда до девяти вечера не выбиралась из машинного зала, разве что на обед или за продуктами в соседний гастроном. Усте довольно часто приходилось бывать у мамы, и ей так странно было видеть ее в окружении компьютеров. В рабочей обстановке мама выглядела старше и строже. Она передавала Усте сумку с продуктами, иногда наливала чай, подсовывая из дома же взятые для себя бутерброды. Устя от бутербродов отказывалась, даже если хотелось перекусить, – маме-то сидеть здесь до позднего вечера.