Трудное время для попугаев

Последние полгода они экономили на всем, даже на питании. Ради серьезного дела можно и потерпеть. Но когда все время эти каши, каши, запеканки из творога с молочной подливкой и бесконечный жареный минтай с винегретом… Валя вообще в последнее время плохо ела. Она каждый раз после детского сада влетала в кухню с одним вопросом: «А чего у нас есть?» Но, увидев, что все то же, что и вчера, уходила в комнату играть, как бы забыв о еде. Мама прикидывала: «Четыре яйца? Не надо больше покупать, на неделю хватит… Яблоки Вале по целому не давай, она вон какие оставляет огрызки, давай по половинке. Изюм не трогайте: там мало, я оставила для каш».

Устя знала: не одни они так живут, многие экономят – кто на что. Но все же это было нелегко. И не потому что она была какая-то отчаянная гурманка! Просто от однообразной пищи человек, наверное, устает так же, как от однообразного скучного пейзажа за окном. Для любого ограничения, самого, казалось бы, жестокого, должна быть веская внутренняя причина. Она у них и была: действительно серьезная, действительно веская – одна большая на всю их семью. Но – не поровну, вот в чем дело! Когда Валечка, останавливаясь у овощного лотка, заглядывалась на бананы, трудно было объяснить ей, что это баловство, а в той же морковке полезного каротина куда больше и микроэлементов наверняка не меньше. Трудно ей было объяснить, что стоит немного потерпеть, не обращая внимания на всякую экзотическую ерунду, и у них будет всё, обязательно, но потом, позже: свой дом, свои коровы, свой огород и… многое другое, если, конечно, хорошо работать и идти прямо к намеченной цели, без гурманско-развлекательных зигзагов! Ей трудно было это объяснить, потому что «свой дом» – он вот, прекрасный, лучший на свете дом! Молоко можно купить в магазине. А на коров можно полюбоваться и даже погладить их, если поехать в гости к дяде Юре и идти от станции не по шоссе, а через луг. И на ответ, что «будет всё», можно тут же получить вопрос: «И бананы?» Тут уж не отделаешься абстрактно-туманным: «Потом, позже, когда-нибудь», потому что есть вещи, которые запоминаются надолго.

Но не только в еде было дело. И даже не в одежде: с одеждой все еще спасала Елизавета Акимовна, мамина сотрудница. В свое время мама здорово помогла ей, когда та лежала в гипсе с переломом ноги, а теперь она в затянувшемся порыве благодарности приносила для Усти и бесплатно отдавала почти новые вещи своей племянницы, у которой, как она выражалась, их на три жизни хватит, так как родители не вылезают из загранкомандировок. Кроме того, Устя сама уже немного научилась шить. И это было кстати, потому что вещи последней пожертвованной партии застряли на своем прошлогоднем размере, и если в ширину все было еще более-менее, тем паче что трикотаж тянется, то в длину они явно приотстали. Да и не могло же это продолжаться бесконечно! С чего это вдруг ей должны постоянно что-то дарить?

Самое мучительное было в том, что вообще весь уклад их жизни переменился: никто не приходил к ним в гости, кроме папиного Витька, и сами они никуда не ходили. Путешествие по Волге на пароходе, обещанное в четвертом классе, больше не вспоминалось. Почтовый их ящик пустовал…

Однажды Устя сбежала с классного часа, так как темой его была беседа о периодических изданиях, которые выписывает и читает ваша семья. В принципе можно было соврать, что она не знает, какие газеты и журналы водятся в природе. Но не хотелось… Они не ходили ни в театр, ни в цирк. «Потом, потом, – повторял отец. – Пока смотрите по телевизору». Даже дни рождений отмечались наспех, с почти символическими подарками: «Сейчас не до подарков. Всю эту романтику потом. Сейчас главное – дело!»

Отец все же очень уставал, и винить его за отсутствие увеселительной программы было нечестно. А про маму и говорить нечего, ведь на ней было еще хозяйство, как Устя ей ни помогала. Надо было что-то предпринимать самой. И Устя для Валечки сделала кукольный театр, даже сама увлеклась этим. Нателла зашла, увидела.

– Слушай, – предложила не то в шутку, не то всерьез, – пошли на Арбат, выступим! А что?