Трудности перевода. Воспоминания

Своё слово предстояло сказать Совету Безопасности ООН. Необходимо было поддержать Женевское коммюнике резолюцией Совета Безопасности. К тому же приближался к концу 90-дневный мандат Миссии наблюдателей ООН в Сирии, для его продления также требовалась новая резолюция. Однако здесь вновь возникло столкновение подходов. Западные члены Совета отказались работать по подготовленному нами неконфронтационному проекту резолюции, а поставили на голосование свой, заведомо зная, что он обречён на российско-китайское вето. Проект грозил скорыми экономическими санкциями правительству Сирии, определял положение в стране как представляющее угрозу международному миру и безопасности и был подведён под главу VII Устава ООН. По нашей оценке, это открывало путь к иностранному вооружённому вмешательству. О чём я и заявил на заседании Совета 19 июля 2012 года, добавив, что «расчёты на использование Совета Безопасности ООН для реализации планов по навязыванию собственных политических схем суверенным государствам не пройдут».

Третье российско-китайское вето по Сирии создало в Совбезе крайне наэлектризованную атмосферу. Настолько, что ситуация чуть не повторилась уже на следующий день при голосовании краткой резолюции о продлении миссии ООН по наблюдению в Сирии. Проект вновь оказался недостаточно сбалансированным. Дело пошло на принцип. Однако в последний момент его удалось подкорректировать (речь шла практически об одной запятой), и, созвонившись с Сергеем Лавровым, я получил разрешение поддержать проект, который в итоге был принят единогласно.

Впрочем, элемент «гармонии» сохранялся недолго. Делегация США яростно настаивала на том, что миссия продлевается на «окончательный период» в 30 дней. Формально американцы мотивировали свою позицию тем, что не произошло прекращения огня, за которым миссия и должна наблюдать, но по сути это была либо ошибка (ооновскую миссию развернуть непросто; даже если ей не удаётся выполнять свои функции в полном объёме, лучше модифицировать поставленные перед ней задачи, чем выводить её из страны полностью), либо указание на то, что Соединённые Штаты и их западные союзники окончательно взяли курс на военное решение сирийского кризиса. В конце 30-дневного периода нам не удалось добиться сохранения миссии, она была свёрнута. Ооновское присутствие в Дамаске преобразовывалось в офис, который не имел реальной возможности для наблюдения за ситуацией, а тем более для того, чтобы оказывать на нее существенное влияние.

К этому времени произошло ещё одно важное событие. 2 августа Кофи Аннан заявил о своей отставке. Причиной того послужило, думается, не только отсутствие прогресса в реализации его плана, но и довольно грубое давление на него западных стран, не удовлетворённых «слишком мягким» подходом спецпосланника к Дамаску (он не выдвигал перед руководством Сирии ультимативных требований).

Два «последних звонка» последовали 1 августа. В газете Washington Post была опубликована пространная статья, ставящая под сомнение «миротворческое наследие» Кофи Аннана, что не могло не восприниматься болезненно лауреатом Нобелевской премии мира. При этом госдеп США не счёл необходимым как-то отреагировать на статью. Второй «укол» пришёл из Парижа. Как нам стало известно, президент Франсуа Олланд позвонил заместителю Аннана французу Жану-Мари Геэнно (долгие годы заместитель по миротворчеству в бытность Аннана Генсекретарем ООН) и потребовал его возвращения в Париж в связи с назначением руководителем какой-то комиссии. Очевидно, что никакая бюрократическая работа не могла сравниться по своей важности с урегулированием сирийского кризиса. «Второе пришествие» Кофи Аннана заканчивалось на минорной ноте.