Трудный возраст века

Наверное, это зависит от отношения к этой самой реальной жизни, колеблемого перепадами настроения. Иногда она мне кажется прекрасной и полнокровной, а иногда – довольно стесненной и не вполне настоящей. Как сказал бы автор, суклатыжей или фунявой. И тогда – ничего не поделаешь – хочется сбежать от нее в какую-нибудь книжку, желательно подлиннее. А вот, кстати, и она.

Я, впрочем, один раз уже высказался в пользу романа, выдвинув его первый том – «Путь Базилио» – на премию «Национальный бестселлер». Как честный человек, я должен привести без сокращений свою невеликую аннотацию:

«Это довольно пространный текст, к тому же заявленный автором как первый том более крупной вещи, но я не нашел в нем скучной страницы, которая отбивала бы у читателя желание читать дальше. Здесь переплетаются киберпанк и эротика, философская сказка и социальная сатира. Здесь обыгрываются явления массовой культуры и интернет-сленга. Здесь сталкиваются Рабле и Свифт, Уэллс и братья Стругацкие, Пелевин и Сорокин, Пратчетт и, разумеется, А. Н. Толстой, по следам которого написана эта книга. Здесь создан собственный мир и в то же время дана энциклопедия современной русской и нерусской жизни, так что перед прочтением основного текста книги, быть может, было бы полезно прочесть приложенный к ней словарь понятий и терминов».

Я бы добавил имен. Например, трудно умолчать о влиянии Николая Гоголя (благодаря которому у романа нет второго тома, а есть вторая книга, за которой следует третья часть), Льюиса Кэрролла (который закономерно приводит лису Алису в кроличью нору – или то, что в романе служит ее заменой), и Михаила Булгакова (который не раз упоминается открытым текстом). А впрочем, имя источникам вдохновения автора – легион, и он в этом с удовольствием признается.

Однако я, будучи неопытным маркетологом, совсем забыл отыскать в книге и эффектно сформулировать ее главную особенность, ее УТП – уникальное торговое предложение. Подумав, я скажу вот что: эта книга очень похожа на своих персонажей. Если хотите модное слово, то вот, пожалуйста: она им конгруэнтна. Более того, она и есть главный персонаж самой себя. Роман о трансгенных существах сам оказывается чудовищным трансгенным существом – или, может быть, о литературных произведениях уместнее было бы сказать «трансмемное»? Нечто вроде полуживотного-полудерева, которое тянет к читателю многочисленные щупальца, хоботки, хелицеры, мокро хлюпает своими ротовыми отверстиями и срамными губами, расположенными в самых неожиданных местах тела, и непрерывно извергает из своих многочисленных маток все новые и новые сущности разной степени уродства на глазах у потрясенного и обезбритвленного Оккама.

Михаил Харитонов, сам себе Институт трансмемных исследований, работает по той же технологии, по которой в романе сделан его заглавный герой Буратина: берется генетическая (меметическая) основа сказки А. Н. Толстого, подвергается ребилдингу в жанре постапокалипсиса, прошивается порнофанфиком и полируется выжимками и вытяжками из множества других книжек, песен и мультфильмов, пущенных ради этого дела на препараты.

Но если из вышесказанного вы сделаете вывод о том, что «Золотой Ключ» – революционное, новаторское произведение, то вы будете в корне неправы. Эта книга написана в высшей степени традиционно, и не случайно автор время от времени переходит на интонацию старомодного плутовского романа. Эта книга всецело принадлежит уходящему, а вернее сказать, шумно и не вполне успешно изгоняемому из нашей жизни духу постмодерна – но ведь в практическом, непосредственно-жизненном смысле мы с вами и не знали иной традиции, кроме традиции постмодерна. И хотя всем нам время от времени теоретически хочется прочитать что-то светлое, чистое, незамутненное, не смешанное и тем более не взболтанное, инстинктивно мы ждем от литературы именно того, что предлагает нам «Золотой Ключ»: блеска культурологической игры, радости узнавания старых знакомцев, удовольствия от взлома не очень сложных шифров и трепетного предощущения призрачных откровений.

Правда, всего этого у Харитонова очень, очень много. Избыточность, многословность романа даже его поклонники иной раз отмечают с сожалением, а уж противники вцепляются в эту его черту ядовитейшим образом, видя в авторе то ли оголтелого графомана, то ли и вовсе больного извращенца.