Трудный возраст века

В самом деле, Харитонов как будто бы старается любой ценой продлить текст: всячески запутывает траекторию движения уже существующих персонажей, постоянно вводит новых, как бы и не нужных для развития основной истории, уснащает текст несметными подробностями, дотошно описывает все, на что падает его взгляд, прививает к чахлому древу сюжета мощные ответвления, к этим ответвлениям пишет отступления, а к отступлениям – исторические справки и энциклопедические экскурсы. Титаническая драма автора, чей горшочек постоянно варит все новые и новые партии все той же похлебки, впечатляет не меньше, чем сама фабула романа. А и правда, зачем же он это делает? Поскольку уже из авторского предисловия любому непредубежденному читателю становится очевидно, что Михаил Харитонов – дьявольски умный человек, уверенно владеющий словом, не может быть, чтобы на то была только его безусловная, нестесненная воля. Есть, видимо, и некоторые обстоятельства. Говоря словами самого автора, «это такое испытание. Которое надо пройти. Или наказание. Которое надо принять».

Версий тут может быть несколько.

Версия первая. Михаил Харитонов сидит в тюрьме. Он Эдмон Дантес, узник замка Иф, а вместо аббата Фариа у него ноутбук депутата Пархачика, Сундук Мертвеца. Чтобы не сойти с ума и не потерять счет дням, он каждый день отмечает вместо зарубки новой страницей романа.

Версия вторая. Михаил Харитонов – это новая Шахерезада. Он живет до тех пор, пока течет его рассказ. Если он замолчит, его казнят. Поэтому каждую ночь длится эта текстуальная ураза: нужно говорить что угодно, как угодно, лишь бы не дойти до финала. Ахиллес не должен догнать черепаху Тортиллу.

Версия третья. Михаил Харитонов – религиозный подвижник, писательство – его схима, его вериги, а его словоохотливость – на самом деле родственница умного делания, молчаливого моления исихастов.

Версия четвертая. Михаил Харитонов находится в аду, в Тартаре. Писательство – наказание, прописанное ему богами. Каждое утро, в 9.00, он вкатывает на гору тяжелый валун очередной главы, и ровно в 18.00, по окончании рабочего дня, валун скатывается примерно в ту же точку сюжета.

Существует и пятая версия, но за рабочую мы примем именно четвертую. Ибо ад – это и есть место действия романа, а также место обитания его персонажей. Причем это, по внешнему виду и аромату, не ситуативный ад, который, по Витгенштейну, есть «то, что случается». Это ад субстанциальный, сложенный из таких элементов, из которых ничего неадского просто не соберешь ни в Институте трансгенных исследований (ИТИ), ни где-то еще. То есть выход из него, может быть, и есть, но не для тех существ, которые его населяют. Им в дивном новом мире точно ничего не светит.

Вот беда-то какая. А кстати, что стряслось? Если верить автору (что делать вовсе необязательно), однажды на нашей планете разразилась война между великими державами – Эстонией и Румынией, – которая спровоцировала Прожарку, то есть уничтожение цивилизации группировкой спутников-электростанций, именуемой Окова. Остатки человечества уморил эстонский гипервирус под условным названием ясный перец, в результате чего жизнь на Земле стала навсегда непригодна для граждан с чисто человеческим генотипом (произошел т. н. Хомокост), а вот трансгенные изделия, разнообразные мутанты, выжили и кое-как обустроились.

У них возникло подобие государств. Это владения Тораборского короля, спрятанные в пещерах Афганистана. Это Директория, относительно развитый мегаполис где-то в бывшей Италии. И, наконец, это Страна Дураков, населенная мутантами с особо низким IIQ и поделенная на несколько независимых доменов: домен шерстяных нахнахов, блюдущих халяль и ненавидящих харам; домен грациозных поняш, овладевающих сознанием других существ с помощью няшности; очень деловая территория Хемуль, где правит Алла Бедросовна Морра. Где-то между ними находится Зона, позаимствованная у Стругацких; в ней-то и таится пресловутое Поле чудес.

Пестрое население этих земель, часть которого изготавливается в ИТИ методами генной инженерии, а часть – порождается относительно естественным путем, ведет жизнь довольно однообразную, то есть беспрерывно убивает, поедает, пытает, увечит, уестествляет друг друга в мыслимые и немыслимые отверстия, блюет, испражняется, сопровождая все эти действия отборным, грязным и даже несколько навязчивым русским матом. Почему русским? Да потому что они все говорят по-русски, хотя посвященные знают еще один язык, напоминающий иврит, который называется «людским».