— Не вы ли писали про нее как про «зарождающуюся на наших глазах звезду» и «характерную танцовщицу с прекрасными внешними данными и большим сценическим темпераментом»? Это при том, что моей партии в том же спектакле ваша рецензия даже не коснулась!
— Вы из-за этого развелись? — не удержался Коля.
— Очень косвенно, — отмахнулся Морской. — Цитируемая статья вышла еще в тридцать первом, но каждый раз, когда мы ссоримся, Ирина ее мне припоминает. Страдаю за правду и справедливость! Лерхе действительно невероятно сильная танцовщица, а нахваливать в рецензиях собственную жену я считаю недопустимым использованием служебного положения. Но речь сейчас не об этом. Даже не имея расписания, вы все равно обязаны посещать место службы! Всегда говорил, что вас слишком балуют в нашей харьковской труппе. По закону артист должен являться в театр в обозначенное время вне зависимости от наличия репетиций или классов хореографии!
Тут Коля осознал, что развод Морским не помеха. Будь они хоть действующими, хоть бывшими супругами, все равно умудрятся затеять спор в самый неподходящий момент.
— Если вы так интересуетесь бюрократией, могли бы и предугадать, что меня уже перевели в ведомство киевского отдела кадров, и мой визит в харьковский театр вызовет лишь неприятности. Да, они пообещали переслать документы в Киев, но при этом я встретила помрежа и… и… — тут Ирина так тяжело вдохнула, будто собиралась сообщать о каком-то ужасном горе. — И меня попросили вспомнить прошлогоднюю партию и заменить сегодня вечером Валюшу Дуленко в «Эсмеральде». Валентина заболела, спектакль уже хотели снять, но… Как? Как я смогу? Все это совершенно ужасно…
— Да будет вам! — не выдержал Николай. — Даже я, ни бельмеса не смысля в балете, и то все те разы, что был на ваших спектаклях, замечал, что пляшете вы отменно. А значит справитесь отлично. Подумаешь, просил заменить. Если б каждый, всякий раз, когда просят выйти на дежурство вместо товарища, впадал бы в такое уныние, у нас никакого взлета производства не наблюдалось бы!
Ирина посмотрела на Николая с крайним сожалением, как на тяжелобольного, замолчала и отвернулась. Собственно, этого Коля и добивался.
— Давайте лучше обсудим более серьезные дела? — обратился он к Морскому и тут же, спохватившись, стал оправдываться: — Мне, конечно, не разрешили привлекать вас к делу, но в данном случае всем будет лучше, если я забуду про этот запрет. У меня очень хорошая зацепка в деле об убийстве Милены, и нужны ваши комментарии.
Ирина, побледнев еще больше, резко развернулась, явно возмущенная пренебрежительным отношением к ее переживаниям:
— Хотите сказать, ваши вчерашние надежды оправдались? Дед Хаим дал ответы, которые помогли вывести всех на чистую воду?
— До Хаима я еще не добрался, — отмахнулся Николай. — Зато добрался в управление, а там отчет про пассажиров. В общем, так сложилось, что теперь под подозрением все художники, живущие в доме «Слово», а также все их друзья, знакомые и ученики… Не смейтесь! — умоляюще глянул Коля на Морского. — Круг сузится, как только мы докрутим эту версию. Я к вам за этим и пришел. Давайте отработаем одну методику. Называется «метод умственного штурма». В наших органах он совсем недавно на вооружении. Работает блестяще. Не задавайте мне вопросы, а отвечайте. Говорите первое, что придет вам на ум, не сдерживайте собственное сознание. Итак, нам нужно сейчас всем вместе подумать, кто из харьковских художников, имеющих отношение к дому «Слово», может быть убийцей.
— Да никто! — неопределенно пожал плечами Морской. — Равно как и кто угодно… А что у вас за зацепка? И планируете ли вы еще расспрашивать деда Хаима?
— Не задавайте, а отвечайте! Раскройте сознание и говорите. Настройтесь снова на художников. Что вообще мы знаем об этих людях? — Николай, явно подражая какому-то следователю из учебников криминалистики, взял на себя роль лидера собрания. — Ну? — Он требовательно глянул на Морского. — Говорите все, что вспоминается…
— Художники, это ведь не только те, кто пишет картины. Художники слова часто куда сильнее по воздействию, — послушно выдало подсознание Морского. — Кстати, о художниках, работавших для харьковских журналов. Я знаю довольно много, благодаря своему знакомству с Михаилом Яловым. — Мозг журналиста выдал положенное лирическое отступление. — Миша был человеком увлеченным и наблюдательным. Жаль, что… хм… сбился с пути…
— Насколько мне известно, — Николай нахмурился, — Яловой был арестован за подготовку покушения на товарища Постышева. Нужно ли вспоминать его сейчас и можно ли доверять его рассказам?